Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

— Доброе утро, — поприветствовал мужчина. — Как ваше самочувствие?

— Какое на хрен утро?! — щурясь от яркого света просвистел я, срываясь на кашель.

— Обычное, — как ни в чём не бывало, отозвался мужчина. — Вы проспали 14 часов. Мы, конечно, не хотели вас будить, но и ждать более уже не хватало никаких сил. Просим нас простить.

— Чего? 14 часов? — не поверил я.

— Ну…вы были сильно пьяны.

— Ага, пьян… А как же вот это? — демонстративно потёр затылок, на котором выросла довольно большая гематома.

— Опять же, просим прощения, — чуть поклонился мой визави, умеренно и чопорно, — но вы отказывались беседовать! Пытались оскорбить сотрудника при исполнении. А это, знаете ли, статья! Так, что, — кивнул он на мою руку, потирающую внушительного размера шишку, — я, можно сказать, предотвратил ваше преступление, а значит и ваше неминуемое, до моего вмешательства, наказание.

— Ох, так ты ещё и благодетель, оказывается?

— Можно и так сказать. Кстати, давайте останемся «на вы», если вы не против?

— Не против, — скривился я, почувствовав как сухость во рту становится нестерпимо режущей.

— Давайте поступим так, — потёр руки военсудполовец, — я задам вам несколько вопросов, вы на них отвечаете и идёте с Богом, на все четыре стороны. По рукам?

— А у меня есть выбор?

— Нет, если не хотите административного взыскания за отказ от сотрудничества. Потом, кстати, когда вам назначат штраф, вы всё равно будете обязаны ответить на наши вопросы. Ну, так как?

— Валяйте, — отрешённо махнул я рукой, понимая что борьба с ветряными мельницами — занятие более чем утомительное и глупое.

— Так-то лучше, — хлопнул себя по коленям мужчина. — Когда вы в последний раз виделись с отцом?

— С неделю назад, чуть больше.

— Он говорил о своей статье?

— Говорил, даже дал почитать.

— О! Как интересно! И вас не смутило содержание?

— Ну, смутило. Если вы, конечно, имеете в виду ту статью, из-за которой вы, вероятно, меня сюда и приволокли.

— То есть — не смутило, прям совсем?

— Прям совсем. Особенно, потому, что события, упомянутые в статье, относительно которой вы интересуетесь, произошли позже, чем мой визит к отцу.

— Продолжайте, — кивнул военсудполовец.

— Он готовил другой материал. Совсем другой. Он был об образе жизни, вреде определённых привычек и так далее.

— А почему, по-вашему, он решил опубликовать другой вариант?

— Я не знаю. Может, «на злобу дня»? И, если честно, я не читал его статьи о терроризме. Я знаю лишь то, что говорили в новостях.

— Правильно. Её удалили уже через двадцать минут.

— Чего же там такого было?

— Ничего, что могло бы быть интересно нормальному члену нашего общества, — откинулся на спинку стула законник.

— А ненормальному?

— А ненормальные у нас не водятся… — снисходительно и даже, как мне показалось, с ноткой тоски, посмотрел он исподлобья. — А, если и водятся, то недолго.

— Вы на кого намекаете?

— Я не намекаю. Я, так, — рассеянно развёл он руками, — размышляю…

— Чего вы хотите? — напрямую спросил я.

— Побеседовать с вашим отцом, на предмет его сомнительного публицистического труда и обсуждения с ним некоторых вопросов. Например, как жить дальше?

— Во, как? — деланно удивился я. — Побеседовать, значит?

— А чему вы удивляетесь?

— Я думаю, беседа ваша будет сразу в суде. А после — обвинение, приговор, каторга… Ах да, перепутал формулировки — обязательные работы…

— Зря вы так, — даже как-то обиженно скривился военсудполовец. — Нам не нужно губить человека, тем более такого, в прошлом уважаемого, как ваш отец. Нам нужны извинения…

— Перед кем это?

— Перед обществом, — не моргнув глазом, сообщил он. — Выступит на ТВ, наплетёт что-нибудь вроде — «хотел привлечь внимание, эпатаж, возврат былой журналистской славы» и так далее. Естественно, придётся понести некое наказание, — снова развёл руками собеседник. — Но, в случае сотрудничества, судить его будут не как экстремиста, а просто, как клеветника. Может даже штрафом отделается. А может месяцок поработает на обязательных. От этого никто ещё не умирал…

— Да, конечно! — перебил его я. — Не умирал никто?! Не несите эту хрень!

— Ну, всё зависит от вида работ. Если речь о ядерных отходах — то, конечно, да, для здоровья не очень полезно…

— Не очень? — усмехнулся я.

— Ну, а если, — невозмутимо продолжил законник, — например обычные земляные работы, или расчистка сорняка, ползущего в город, то тут лишь труд и ничего более.

— Складно всё у вас…

— Складно, — согласился он. — Так, вы не знаете, где может быть ваш отец?

— Нет, не знаю.

— А, что означает фраза, на оставленной им записке?

— Хрен его… Я понимаю не больше вашего.

— Ну, что же, — поднялся с кресла мой оппонент, — не буду более вас задерживать.

— Я, что — свободен? — искренне удивился я.

— Ну, вы же не сделали ничего дурного, по большому счёту? Значит — свободны. Только, учтите — если встретите отца, перескажите ему наш разговор. Он человек умный, думаю, сделает правильный выбор. А вы, если придёт запрос, посетите нас без промедления — это в ваших же интересах.

Я кивнул, вопросительно посмотрел в сторону выхода из кабинета и получив одобрительный жест, отпущенный даже не головой, а лишь глазами судполовца, устремился на свободу. Пока я шёл по участку меня никто не задержал. Более того — на меня даже внимания особого не обращали, да и я не стремился его к себе привлекать. Дороги спрашивать не пришлось, поскольку здание и его планировка были интуитивно понятны.

Потому, уже через пару минут я был на улице и дышал грязным, но, всё же, свободным воздухом. Как звали, и в какой должности был мой визави — я так и не поинтересовался. Негодование, вперемешку с испугом, выдули эти вполне закономерные вопросы из похмельной головы, в которой всё же тлела мысль о том, что эти данные никогда больше не понадобятся.

Насчёт опоздания на работу не стоило волноваться. Ведь, даже если дело выплывет на дисциплинарную комиссию, легко смогу сказать правду — был в участке и это подтвердится. Но всё же я спешил. Не потому, что считал своим долгом появиться на службе как можно быстрее. Просто казалось жизненно необходимым поделиться пережитым с тем, кому я хоть чуть-чуть небезразличен.

С момента моего высвобождения прошло сорок минут и вот я распахиваю дверь кабинета своего начальника, но его, увы, на месте нет. Наверное, вышел в уборную. Без стеснения взгромождаюсь в начальническое кресло и начинаю шарить по ящикам стола. Я знаю, что именно там хранится то, что помогает притормозить скачущие во весь опор мысли, сделать себя, на время, чуточку тупее… В самом нижнем ящике находится контрабандный коньяк. Здесь же одна из двух дежурных рюмок. Она наполняется доверху и алкоголь спешно стремится в желудок, когда дверь распахивается и на пороге появляется Сергей.