Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

Притупление сознания… Отключение того генератора, который каждую секунду производит десятки мыслей, кои, быть может, наведут именно на те вопросы, что необходимо задавать здесь и сейчас, а также искать на них ответы, тоже — здесь и сейчас. Искать не через год или два, а немедленно! Нам внушали, что он не должен работать на полную — это ли не преступление…

— Как в учебнике… — грустно повторяет Сергей.

— Ты точно не хочешь прервать свои процедуры? — предпринимаю последнюю попытку.

— Нет. Извини. Как-нибудь потом. Завтра, давай?

— Давай. Если только мне тоже не понадобится чистка, после сегодняшнего, — усмехаюсь я, озорно покачиваясь на стуле.

— Договорились, — хохотнул в ответ Сергей и связь прервалась.

Я вновь уставился на то место, где, несколько минут назад, горело табло сенсорного меню и ткнул в него пальцем. Оно вновь зажглось и отпечаток снова остаётся на том самом пункте, который я выбирал сегодня уже столько раз, что успел наделать жирное пятно от указательного пальца, на глянце барной стойки. Из столешницы привычно показывается рюмка, содержимое которой тут же отправляется в рот. Потом ещё шот, потом ещё и ещё. Потом меня стошнило. Я едва успел добежать до туалета. Там уже было двое таких же, как и я — блюющих своими же потраченными на алкоголь лимитами. Их тошнило прямо в раковины. Я же, несмотря на срочность, всё же потратил два лишних мгновения, чтобы закрыться в кабинке.

Сколько я стоял на четвереньках у унитаза, пока мой желудок истязали спазмы — даже не знаю. Равно как и не знаю, сколько бы ещё так простоял, если бы от этого дела меня не отвлёк входящий звонок. Привалившись к стенке кабинки, совершенно не боясь испачкать чистые брюки о зассаный пол, отвечаю на звонок, даже не разобрав голос робота, сообщающий о том, кто именно мне звонит.

— Ты это видел? — раздаётся по ту сторону линии.

— Что «видел»? — узнаю по голосу Сергея и почти заставляю себя обрадоваться.

— В новостях о твоём отце говорят! Бля, Игорь, что он там за хрень опять написал?

— Что за хрень?

— Посмотри в сети. Я сам мало чего понял.

— Ага, — скоро соглашаюсь, вытирая слюну, перемешанную с рвотными массами с уголков рта, — посмотрю. Это всё?

— А тебе чего — мало? — удивляется школьный товарищ. — Слушай, там серьёзную бучу готовят! Ты езжай к нему лучше! Хочешь, я с тобой?

— Нет. Спасибо. Справлюсь, — заверяю, пытаясь подняться на ноги.

Выбравшись из туалета, по дороге к выходу махнул ещё один шот, взял на вынос двухсотграммовую бутылочку «псевдотекилы» — пойла, что уже давным-давно не делается из настоящей агавы и шатаясь вышел на улицу, включив на гарнитуре маячок обозначающий, что я нуждаюсь в услугах такси. Нужду эту удовлетворили уже через пару минут. Указав адрес моего назначения, я активировал, на всё той же гарнитуре, функцию «видео» и быстро нашёл интересующую меня информацию. Она была довольно короткой, но шла в самом начале выпуска, что говорило о её чрезвычайной важности.

«Но вначале о кощунственной статье известного в прошлом журналиста Александра Скуднова, — тревожным голосом возвестила ведущая, сразу после «Шпигеля». — Сегодня днём на сайте сетевой газеты «Мнения» появилась статья, в которой Скуднов усомнился в очевидности и неоспоримости фактов недавней атаки изгоев на город. Так сказать, журналист призвал читателей вспомнить о неоднозначности теракта 11 сентября 2001 года в США и ряда других менее известных фактов терроризма, в том числе и в России, и сравнить их с тем, что потрясло всех нас буквально на днях. Издательство говорит о том, что само его название подразумевает наличие неоднозначных очерков современной действительности. Так что какой-либо редакторской цензуре статьи не подвергаются и выходят именно в том виде, в котором предоставляются авторами. Следственно, и ответственность за материалы целиком и полностью лежит именно на журналистах. Несмотря на то, что статью уже удалили с ресурса, общественность требует призвать Скуднова к ответственности, так как считает его деятельность ничем иным как экстремизмом».

«Какая такая общественность? — пронеслось в голове. — Кто эту статью за несколько часов успел прочитать и так бурно отреагировать?» Что именно, мой неугомонный отец такого написал, что поднялась буча? Усомнился в том, что это были именно изгои, а не, скажем, правительственный заказ? Очень может быть. Тем более, что, скорее всего, так оно было…

— Вы прибыли на место, — вырывает меня из плена моих пьяных, но от этого не менее тяжких мыслей, металлический голос автопилота такси, — внесите оплату.

Провожу картой через прорезь одного из миниатюрных платёжных терминалов, что для удобства вмонтированы в каждую из четырёх ручек. После металлического «спасибо», выхожу, оказываясь прямо у дома своего отца. Прежде чем сделать шаг, припадаю к, уже наполовину опустошённой мною по дороге, бутылочке, делаю глубокий вдох и, слегка покачиваясь, иду вперёд.

Входная дверь отцовского дома не заперта. Я так пьян, так беззаботен и глуп, так слаб мозгом, отмирающим с каждым глотком всё быстрее и быстрее. Минуя прихожую, оказываюсь на кухне, и мой взгляд тут же прикалывает к себе записка. На обычной бумаге, обычными чернилами из обычной шариковой ручки — такой, какой писали во времена папиной юности. Изо всех сил стараясь сфокусировать зрение, с трудом читаю, уже ставшую такой непривычной, пропись.

«Здесь скучно. А когда не скучно — то мерзко. Я буду там, где понимают разницу между безродной клячей и старым добрым другом».

— Что бы это могло значить, а? — раздаётся у меня из-за плеча. — Как вы думаете, Игорь Александрович?

— Кто вы, мать вашу? — утробно гаркаю, даже не оборачиваясь на голос. — И какого хрена вы тут делаете?

— Мы из военсудпола, — вполне спокойно отвечает незнакомец за моей спиной, сразу проболтавшийся, что не один, либо просто страдающий манией величия и именующий себя «на вы». — Вы не знаете, где может быть ваш отец? У нас к нему есть вопросы…

— У вас есть — вы и ищите. И вообще, идите-ка вы нах…

Закончить фразу я не успеваю. Голову дёргает, в глазах плывёт, а затем темнеет. Такого окончания этого дня, я, признаться, никак не ожидал.

Я очнулся не по своей воле, а тогда, когда это понадобилось воле чужой. Причём, привели меня в чувство старым, но вполне действенным способом — сунули под нос пузырёк с нашатырным спиртом, коего, ещё со времён СССР, полным-полно оставалось на складах. Придя в сознание и через несколько секунд сфокусировав зрение, а также в полной мере обретя иные чувства, я обнаружил, что сижу за столом, развалившись в весьма удобном кресле. Напротив восседает немолодой уже мужчина, на вид лет пятидесяти, с частой проседью в волосах и бороде, выстриженной аккуратной эспаньолкой. Окинув взглядом помещение, я понял, что это ничто иное, как рядовой участок военсудпола, а если географически точнее — один из кабинетов для допросов. Хотя, нет. Даже не допросов, а, скорее, расспросов. Ибо, как ведутся допросы в военсудполе, я был наслышан. И, по рассказам, удобными креслами и солнечными, даже в чём-то добродушными, кабинетами там и не пахло.