Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

Изгои живут общинно и, как правило, компактно. Я не слышал ни об одном поселении, которое бы растягивалось на многие километры, на все стороны света. К тому же, изгои, в принципе, в большинстве своём, люди вне закона. То, что, как правило, закон их, как бы, не замечает, отнюдь не делает людей вроде меня и, теперь уже моих собратьев-станичников, гражданами имеющими право пользоваться общедоступными благами цивилизации. Я говорю о банальных средствах связи. Их в станице имелось немного. Во-первых, и нужды в них особой не было, так как жили все довольно близко друг от друга. Во-вторых, пользование по подставным данным, как правило, было недолговечным и мобильные гарнитуры отключались, как только программа выявляла нестыковки в предоставленной оператору информации, при дистанционном подключении к тому или иному тарифу. Программы безопасности G-net работают быстро, а потому и отключались устройства, приобретённые на нелегальных рынках тоже довольно скоро. Исключения составляли аппараты тех, кто юридически гражданином являлся, но в цивилизованных городах и поселениях не проживал.

Таких изгоев немного, но они, всё же, есть. Есть они и в Старом поселении. Например — Спиридон, чью гарнитуру, не без усилий запихнул в ухо Иваныч и теперь пытался вспомнить имя и фамилию Астматика, у которого, судя по всему, тоже имелась гарнитура, а значит, перед цивилизованным обществом он, по каким-то причинам, чист.

— Он же бандит, причём, прожжённый, как вы говорите… — интересуюсь данным обстоятельством.

— Не мешай! — отмахивается Иваныч, мучимый потугами вспомнить фамилию Астматика, так как, без заданной фамилии устройство предложит выбирать абонента из десятков тысяч Андреев, проживающих в нашем регионе.

— Он для нас бандит, — поясняет Леший. — Он свободно по городам ездит, у него даже карта лимитовая есть!

— Это как? Он же изгой!

— Уметь надо, — пожимает плечами Леший, — или, наоборот, не надо…

— В смысле?

— Он с военсудполом работает.

— Да, ну!

— Вот тебе и «ну»! Судпол с многими бандами сотрудничает, поверь. Биографию главарей обеляют дочиста. Лимитов на карты начисляют немерено. Снабжают необходимым — оружием, патронами. А те, взамен, когда надо, по указке, грязную работу делают.

— Например?

— Ну-у… — чуть задумывается Леший. — Помнишь, с пол года назад, гремела новость о налёте на обл. центр? На склады продовольствия, на магазины?

— Помню-помню, — согласно киваю. — Я даже видел!

— Вот-вот! Такие товарищи, как Астматик, этим и промышляют.

— Ужас, какой…

— Ну, да. А потом, в зависимости от того, с какой стороны обществу грозит, якобы, «опасность», с той стороны новые законы и клепаются. Это же древняя тактика!

— Древняя, значит проверенная… — киваю я.

— Это точно… — соглашается Леший и переключается на страдающего от забывчивости Иваныча. — Ну, что там? Вспомнил?

— Да, хрен там! — признаётся староста. — Как отшибло!

— Ну, попробуй с самого начала, — по улыбке понимаю, что это Леший предлагает в порядке бреда. — Самые-самые — там, Иванов, Петров…

— Точно! — вдруг завопил Иваныч и стукнул себя ладонью по лбу. — Петров! Петров, мать его!

— Бывает же так! — ошарашено бормочет Леший и переглядывается со мной.

В комнате повисает тишина. Иваныч делает вызов. После того как сигнал пошёл, снимает с уха гарнитуру, и устройство автоматически включает режим громкой связи. Маленький, но мощный динамик издаёт традиционные гудки. Мы все в ожидании. Нас немного. Иваныч, как непосредственный переговорщик, Леший, как главный «силовик» станицы, и я, как участник событий, вызвавших необходимость данного звонка.

— Слушаю, — раздаётся из динамика хриплый, чуть свистящий голос.

— Это Иваныч, со Старого поселения, — вместо приветствия, представляется староста.

— Да? А чья гарнитура? — справедливо интересуется Астматик.

— Долгая история, — уходит от ответа Иваныч.

— А я не спешу! — хрипит бандит. — Да, ладно, расслабься. Чего это ты, вдруг, решил звякнуть? Случилось что? Помощь нужна? — проявил он участие, однако, в его шипящем тихом голосе была слышна явная издёвка.

— Случилось, — Иваныч пропустил мимо ушей неприятные нотки. — Молодцов твоих положили.

— Куда положили?

— Мёртвые они.

— Да? Чего это? — невозмутимо интересуется Астматик.

— Набарогозили молодцы твои — убили их.

— Кто убил?

— Какая разница?

— Ну, ты ведь знаешь кто, правильно?

— Ещё раз повторяю — какая разница?

— Короче, — устало констатирует Астматик, — это не телефонный разговор. Через час у шлагбаума.

Это было последнее, что прозвучало из динамика шипящим голосом бандита, прежде чем пошли короткие гудки.

— Ну, что? — окинул нас взглядом Иваныч. — Через час — вторая часть. Сиквел, так сказать…

Пыль, солнцепёк, ожидание… Тягучее такое, вязкое, муторное. От волнения немного подташнивает. Не люблю ждать. Особенно, когда до конца не понимаешь, чего именно ждёшь. С детства не любил. Не любил, когда задания к экзаменам были заранее неизвестны. Понимал, что так принято, но не принимал. Не любил ждать результатов. Не любил, когда было неясно приедет отец ночевать домой или останется в области, доснимать материал вторым днём. Мама тоже не любила. Может, поэтому и уехала… Может там, в Люксембурге, меньше неопределённости? А может, там просто меньше людей, которые эту самую неопределённость создают…

У меня же таких людей прибавилось многократно. Уже нет преподавателей, что вскрывают конверты с неведомыми заданиями. Отец уж давно не окунается с головой в работу, забывая о тех, кто ждал, а потом и ждать перестал… И, конечно, уж давно испарились монстры из ночных кошмаров, не дававших детскому сердечку биться ровно, бестрепетно, спокойно, в одном определённом ритме. Определённом…

А может в определённости и есть главная ловушка для нашего сознания? Может, мы только думаем, что хотим этого? Ведь, определённость от рождения до гроба — это там, в городе. Ты рождаешься, учишься быть определённым человеком. Ни таким, ни сяким, а определённым — таким как нужно. Потом работаешь по кальке, как и все. Тратишь заработанное, как и все. Упиваешься своей потребительской способностью, как и все. Завидуешь тем, у кого она больше. Презираешь тех, у кого меньше. Стремишься больше тратить, дабы вызвать уважение окружающих. И все так же как и у всех… В этом и есть суть и смысл. В этой определённости бытия.

Так может, всё, что происходит со мною, это вовсе не кара, а, наоборот — подарок судьбы? Ведь, неопределённость — это, в каком-то смысле, отсутствие мотивационной гравитации. Можно отталкиваться только от тверди обстоятельств, которых пока нет. Но, как только они появятся, нужно, либо сразу найти опору и использовать её, как трамплин для полёта в вечном вакууме, либо подождать — а вдруг появятся ещё трамплины, позволяющие лететь в другую сторону? Какое решение лучше? Какое правильнее? Ответы на все эти вопросы будут потом. А пока можно наслаждаться неопределённостью — моей личной нулевой гравитацией.