Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

Наверное, теперь я уже люблю ожидание. Как быстро можно полюбить! Жалко, что это не постигло меня раньше. Сколько моментов можно было бы прожить по-другому…

— Чего задумался? — чуть толкает в плечо Леший.

— Наслаждаюсь… — внезапно решаю поделиться мыслями о сути вещей.

— Чем это?

— Неопределённостью.

— Любопытно, — хмыкает здоровяк.

— Да, — согласно киваю, — любопытно. Скоро всё станет ясно. Будет распутье — поступить так или эдак. Сделать то или иное… А сейчас — полная свобода.

— Теория, конечно, занятная, — озадаченно приподнял кустистую бровь Леший. — Но, как мне кажется, ты просто перегрелся на солнце! Попей, — кивает на стационарный бак, установленный по левую руку от шлагбаума.

Пить не хочется, но я согласно ковыляю к алюминиевому контейнеру. Отвинчиваю краник, подставляю кружку, притороченную к общей конструкции тоненькой цепочкой, под прозрачную струю. Вода тёплая, даже горячая — впитавшая в себя всю любовь летнего солнца, которая, по Южной традиции, как правило, граничит с ненавистью, поднимая столбик термометра до отметки в 45, а то и 50 градусов.

Ещё раз окидываю взглядом блокпост. Всё так же, как и в тот день, когда мы впервые прибыли на порог этого поселения. Усталые, грязные, злые, пробитые горем, измученные потерями, но с надеждой в глазах… Надеждой на то, что всё ещё может быть иначе.

Вот на горизонте показывается машина. А, что в глазах у них, у тех, кто утюжит пыльную грунтовку ради краткой беседы, должной расставить недостающие знаки препинания в окончательном вердикте? Всё так же как с нами, только, на этот раз, я в рядах караульных. Я по-прежнему участник, а не зритель. Хотя, на самом деле, хотелось бы досмотреть пьесу из амфитеатра, спрятавшись от буйства сценических страстей за прочным бортиком.

Автомобиль приближается, все постовые, в количестве восьми человек, подтягивают вверх повязанные на шею платки, скрывая лицо. Я делаю то же самое. Никто не берется гадать чем, в итоге, обернётся эта история, а потому конспирацию никто сейчас не принимает за блажь. Кто знает, кому и куда, может быть, придётся податься уже завтра?

Машина останавливается метрах в пятнадцати от шлагбаума. Я смотрю на неё сквозь импровизированную бойницу — щель меж двух бетонный блоков. Всё повторяется, почти всё… Пикап, практически такой же, как у нас. Только в кузове не уставшие путники, а двое настоящих боевиков. Один ухмыляется, водрузив «Калашников» себе на плечо. Другой вальяжно облокотился на возложенный на крышу пулемёт. В самой машине — ещё трое. Двое спереди, один сзади.

Как раз он то — задний, и открывает свою дверь, выпрыгивает из машины. Высокий, худощавый, русые недлинные волосы с небольшой проплешиной на макушке, гладко выбритое лицо. Обычный неприметный человек. Слишком обычный, слишком неприметный, чтобы быть таковым на самом деле, с учётом нынешних реалий. Слышу за спиной частые шаркающие шаги. Оборачиваюсь и вижу Иваныча, спешно, но, отнюдь, не бегом, выдвигающегося навстречу гостю. Тот тоже делает несколько шагов и останавливается метрах в трёх от укреплений. Кажется, его ничуть не смущают взгляды постовых и направленные в него и в его людей стволы.

— Давно не видались! — хрипло приветствует Иваныча гость.

— Давненько, — соглашается староста. — Как жизнь?

— Слава Богу. А твоя?

— Тоже — ничего.

— Это хорошо, что ничего. Как там мои ребятки?

— Лежат.

— Хорошо, — кивает Астматик. — А тот, кто их положил?

— В смысле?

— Иваныч… — чуть свистяще протягивает бандит. — Ты же понимаешь, что у нас так не принято. Кровь требует крови — ты согласен?

— За гнилую кровь отдавать кровь чистую — не совсем равноценно, как думаешь?

— За гнилую… — усмехнулся Астматик. — Мои ребятки, может, и плохо воспитаны, но не гнилые… Хотя, у нас, наверное, разное понимание человеческой природы и души. Ты можешь считать этих, — кивнул он через плечо на автомобиль, где сидели четверо бойцов, готовых выполнить любой его приказ, — хоть дерьмом собачьим. Мне плевать. Но твоё отношение к моим людям не отменяет того факта, что за убийство придётся ответить.

— Это была самооборона, — не оправдывающимся, а, напротив, ставящим точку над «и» тоном, обозначил позицию Иваныч. — Твои братки слишком многое себе позволили. И, причём, уже не в первый раз. Я говорил тебе о том, что…

— Тихо-тихо, — почти ласково прошипел Астматик. — Не ерепенься. Не надо. Мне плевать, кто прав, кто виноват, на самом деле. Есть факт — за него нужно ответить. Я не собираюсь тебя тут уговаривать — просто проясняю ситуацию. Мне нужен тот, кто это сделал. Точнее, даже так — не мне, а моим людям…

— Тебе ведь наплевать на тех двоих?

— Мне? По большому счёту — да. В меру исполнительные, в меру бестолковые. Таких много. Но они из нашей бригады, а значит — их смерть требует определённых действий. Ты же всё понимаешь…

— За себя боишься, за положение? — презрительно протянул Иваныч.

— Я не боюсь. Ты чего-то перепутал, старик! Короче — завтра, в это же время, мы приедем сюда и, на этом самом месте, ты передашь мне того, кто застрелил моих людей. А ещё ты вернёшь то, что мне принадлежит!

— Так вот в чём весь сыр-бор! — хлопнул себя по лбу Иваныч. — Вернуть хочешь, значит…

— Не ори! — скривился Астматик. — Ты тут не в выигрышном положении. Так что, слушай и помалкивай, старик! Если через сутки ты не выполнишь мои условия — будет много крови, обещаю.

— А если твои люди узнают о твоих искренних мотивах?

— Смерть наших товарищей — достаточное основание для моих людей, чтобы вырезать вас, как свиней. А то, что я хочу вернуть своё — скорее сопутствующее. Кулибин? Так вы теперь её зовёте?

— Думаю, мы не договоримся, — нахмурился Иваныч ещё сильнее, чем прежде.

— А у тебя выбора-то нет! Ты же всё прекрасно понимаешь. Если мои люди зайдут в станицу, то…

— Ты слышал античную легенду про Филиппа Македонского и Спарту? — беспардонно перебил его угрозы Иваныч.

— Ну, просвети, старик, — усмехнулся Астматик.

— Когда Филипп подошёл со своими войсками к Спарте, то отправил послание с угрозами. Посол передал слова Филиппа о том, что у него самая сильная армия в мире, уже покорившая всю Грецию. И если спартанцы не сдадутся, если он войдёт в Спарту силой, то беспощадно уничтожит всё население и сровняет город с землёй.

— Ну, и в чём мораль?

— В ответе спартанцев.

— И каким же был ответ?

— «Если».

— Вот ты к чему! — усмехнулся бандит. — Думаешь воевать! Ты серьёзно?

В ответ Иваныч лишь пожал худенькими плечами.

— Ты же понимаешь, что тебе никто не поможет? — заметно развеселился бандит. — Ладно, сутки у тебя. Может совет станицы окажется мудрее одного старого дурака. Пока, — даже чуть с жалостью в голосе проговорил гость, — надеюсь на то, что мы всё же решим нашу проблему.