Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

— Обижаете… Тем более, тогда и из меня кишки вытащат, — пытаюсь съюморить, но староста явно не оценил мою шутку и лишь ещё больше помрачнел. — А как совет? Что, думаете, скажет?

— Ну, вот, ты — совет. Что ты говоришь?

— Моё мнение вам известно.

— Ну, если не обосрутся, то и у других такое же мнение будет. Хотя, чего гадать? — глянул он на часы. — Скоро всё узнаем. Заседание через час. Пойдём не спеша… Как раз поспеем.

— Да, рано ещё…

— А мы совсем не спеша. Мимо моего дома…

В доме Иваныча я был не единожды и всякий раз старик меня чем-то удивлял. Но, как правило, это было нечто милое, способное ещё раз напомнить о том, что в каждом из нас гораздо больше потаённых закоулков и переулочков, чем может показаться. Каждый из нас одновременно прост, но беспредельно многогранен, иногда сам того не замечая. Однажды, Иван Иваныч показал мне, на первый взгляд, самый обычный булыжник, мало чем отличающийся от тех, что в великом множестве лежат у реки. Камень был чуть больше гусиного яйца, серый, с едва заметным синеватым отливом. Он был приятным на ощупь, как и всё то, с чего вода и ветер годами снимали всё лишнее. Иваныч рассказал мне, что нашёл его, когда, ещё в молодости, путешествовал по Алтаю. Говорил, сам не знает — чем ему приглянулся этот камень? Просто взял да и бросил в рюкзак, когда бродил с товарищами по пещерам. А потом, уже спустя многие месяцы, из любопытства решил выяснить — что же это за материал и не смог. Не подходил он под описание распространённых в тех краях пород и минералов. Тогда любопытство взяло верх над ленью, и Иваныч отнёс камень учёным. Те тоже, ничего толком не смогли сказать, но до широких исследований дело не дошло. В итоге, находка вернулась к владельцу без должного разъяснения её природы. Оттого Иваныч прозвал её «Лунным камнем» и, соорудив деревянную подставочку, поставил на видное место и, как я понял, при каждом удобном случае рассказывал эту байку.

Так же, однажды, старик разоткровенничался и начал показывать старые фотографии. Детство, школа, армия, работа в станице. Я был поражён тем, что, несмотря на возрастные изменения, взгляд Ивана Ивановича оставался всегда слегка задумчивым, и даже немного колючим, но одновременно, тёплым и участливым. Я не понимал и не понимаю до сих пор, как один и тот же взгляд может быть таким разным, при этом оставаясь одинаковым. Возможно это феномен. Можно назвать его «феноменом Иваныча» и, так и пометить в очередном дополнении к национальной энциклопедии, которая, к слову, в последние годы переиздавалась с завидной регулярностью, и в каждом новом издании понятия тех или иных вещей и процессов трактовались несколько по-иному, чем тридцать-сорок лет назад. Так, если можно переписывать старое, почему не добавить новое?

А ещё Иваныч показывал миниатюрные модели танков, что собирал в детстве и юношестве, свою коллекцию зарубежных купюр и монет, гербарий, который остался от его сестры, много лет назад вышедшей замуж за итальянца и уехавшей с ним на Родину Да Винчи и Макиавелли. Я уже привык к тому, что старик каждый раз старается чем-то удивить, но сейчас, мне кажется, он явно перестарался.

Отодвинув вязаный из грубой бечевки половичок в сторону и подняв скрываемую им крышку, Иваныч явил мне воистину неожиданное зрелище. В углублении под полом — сантиметров на тридцать вниз и, где-то, полметра на метр в длину и ширину, было аккуратно сложено множество брикетов, обёрнутых сначала бумагой, а сверху целлофаном. Так же отдельно, в уголке, лежал прозрачный пакет с проводами и чем-то похожим на мультиметр, точнее разглядеть через муть целлофана не получалось.

— Что это? — примерно догадываясь, какой последует ответ, с опаской спрашиваю у Иваныча.

— Взрывчатка, — вполне обыденно признаётся тот.

— А мне ты это зачем показываешь?

— Смотри, — проигнорировал мой вопрос староста, — вот это, — снял он целлофан с одного из брикетов, — сама взрывчатка. А это, — достал он из пакета с проводами и прочей непонятной мне электроникой небольшую пластиковую коробочку, примерно в спичечный коробок, — взрыватель. Делаешь, вот так, — отогнул он спрятанный в специальный паз небольшой шрырёк и воткнул его в брикет, — потом так, — щёлкнул чуть заметным переключателем сбоку коробчонки. — Хоронишься и жмёшь вот сюда, — достал он из пакета нечто напоминающее мультиметр и погладил большим пальцем прямоугольную клавишу, самого внушительного размера из тех, что присутствовали на устройстве. — Все взрыватели, пока что, настроены на одну и ту же частоту. Сколько поставишь — столько и сработает. Ставить надо по одному-два брикета под несущие конструкции. Если стена не очень внушительная, где-то с кирпич — одного с головой хватит. Если толстая, или железобетонная — два, для верности. Если два брикета рядом ставишь — одного взрывателя хватит. От большой температуры…

— Погоди-погоди-погоди! — останавливаю Иваныча, чувствуя, что внутри меня начинает расползаться уже знакомый холодок. — Ты зачем мне всё это рассказываешь? Кого ты взрывать собрался?

— А как ты думаешь? — щёлкает он переключателям на взрывателе, возвращая его в положение «Выкл.» — У нас преимущество, но только численное. Качественное — на стороне Астматика. Даже если наши не испугаются, и все способные держать оружие мужики выйдут против его головорезов — прольётся столько крови, что не дай Бог! Хоронить замучаемся… У Астматика бригада человек шестьдесят. У нас боеспособных мужиков две сотни наберётся. Из них реально воевать умеют человек пятнадцать-двадцать. Это мало. Очень мало. Мы, конечно, отобьёмся, наверное… Но какой ценой?

— И что ты предлагаешь?

— Ударить первыми. Это же, по сути, маленькая война. А война говорит нам о том, что тот, кто бьёт первым, как правило, получает преимущество. А если бьёт внезапно — то колоссальное!

— И куда ты думаешь ударить? Точнее когда?

— Неее… — как-то жутковато улыбается Иваныч. — Главный вопрос — где?

— Ну, и где?

— У них же дома. Надо устроить диверсию.

— Совет одобрит?

— А ему нужно знать?

— Не знаю… — чуть растерялся я. — Я как-то уже привык, что всё коллегиально решается…

— Коллегиально — это, конечно, прекрасно. Но, сейчас эта коллегиальность может нас погубить. Совет — это простые люди, как ты или я. Со своими страхами, сомнениями… Почти все — нормальные, желающие процветания и добра себе и своим соседям, желающие, чтобы станица жила и развивалась. Но страх и сомнения есть в каждом. А ещё человек до последнего верит в лучшее. Верит, что всё обойдётся, что все невзгоды пройдут стороной! Но мы-то понимаем, что это не так, верно? Потому, надо сделать так, как надо, а потом, будь, что будет…