Андрей Столяров - Темные небеса [litres]

Что это для меня означает? Неужели доктор Менгеле был все-таки прав: я уже не человек, а некое непонятное и опасное существо, хомо новус, которое идет на смену обычным людям? И сколько нас на Земле, таких, которые могут не просто сканировать, «читать» чужое сознание, но и полностью отключать его, получая над окружающими абсолютную власть? Лорд – вне всяких сомнений, Чак – возможно, во всяком случае вероятность этого весьма велика. Значит, вместе со мной только трое. На первый взгляд, ерунда, капля в море, которой из-за ее ничтожности можно пока пренебречь. Однако ведь был, я помню, кто-то еще, кто-то, поставивший на семинаре сверкающий зеркальный барьер, чуть не ослепивший меня. Получается, что нас как минимум четверо. И потому естественно всплывает фундаментальный вопрос: эта инициация происходит только в среде экспертов, в среде тех, кто пережил известный «инцидент первого дня», или зарождение хомо новус – обширный процесс, он уже идет во всей человеческой популяции?

Ладно, об этом – потом.

Я говорю:

– Посмотрите, там, за задним сиденьем, должна быть аптечка.

Павлик приподнимает коробку с напечатанным на ней красным крестом:

– Вот она!

– Лиза, займись-ка его лицом. Вытри кровь, найди пластырь, заклей…

– Да ладно, – бурчит Павлик. – Я сам…

– Аккуратно надо… А то будешь пугать людей, привлекать внимание. Нам это ни к чему.

– Ну-ка повернись! – строгим голосом приказывает ему Лизетта.

Павлик поднимает лицо, и она начинает осторожно его обтирать. Я наблюдаю за ними через верхнее зеркальце. Вижу, как Павлик трепещет, а Лизетта, напротив, вошла во вкус требовательной медсестры и командует:

– Выше голову! Чуть левее!.. Левей-левей, говорю, мне не видно!..

Затем они находят там же бутылку с водой.

Мы все жадно пьем.

Лизетта вздыхает:

– Еще бы поесть.

– Чего нет, того нет…

Я включаю приемник. Женский голос с металлическими, возбужденными интонациями сообщает, что террористы из организации «Кагонда Ману» согласились отложить срок своего ультиматума на семьдесят два часа. Вместе с тем угрозы их остаются в силе: если арконцы, «порождения дьявола», к тому времени не уйдут, будут казнены следующие десять школьниц… Террорист, взявший сегодня утром в заложники группу туристов на вершине Эйфелевой башни в Париже, также согласился ждать еще семьдесят два часа. По предварительным данным, это белый мужчина, этнический француз, недавно перешедший в ислам. Заложникам, после переговоров с полицией, удалось передать лекарства, воду, еду… Сведения об аналогичных захватах заложников в Мюнхене, Антверпене и Шанхае пока официально не подтверждены…

Лизетта, застывшая с бутылкой воды в руках, говорит тихим голосом:

– Боже мой…

Джип подскакивает на ухабе.

Она вскрикивает.

Вода плещется ей на колени…

На мосту перед Бельском мы слегка застреваем. Мы уже вывернули на основную, заасфальтированную часть дороги, и нас сразу же притормаживает бредущий по ней встречный поток людей. Чем ближе к Бельску, тем он становится гуще. Мы едва-едва ползем по обочине, переваливаясь с кочки на кочку, снизив скорость до минимума, чтобы никого не задеть. Странно выглядят эти люди. Они бредут как бы все вместе и одновременно – поодиночке, разобщенные, замкнутые в себе, не замечающие других. Мутным облаком висит над толпой лишь шарканье ног. Не слышно разговоров, не ощущается в них ни радости, ни прощальной тоски. Молчат даже дети, цепляющиеся за родителей. Все глаза устремлены только вперед – куда-то за горизонт – туда, где вздымается куполом Звездный Ковчег, готовый унести бедный народ в далекий галактический рай. Внутренне они уже простились с Землей. И я в который раз думаю, что же за мир мы построили, если миллионы людей готовы на все, лишь бы вырваться из него.

– Как они будут там жить? – с ужасом спрашивает Лизетта.

Вот именно.

Как они будут там жить?

А как будем жить мы, остающиеся на Земле?

– А как будем жить мы? – спрашивает Лизетта.

От неожиданности я чуть не выпускаю руль из рук. Джип сносит влево, две женщины, бредущие нам навстречу, едва успевают посторониться. Что происходит? Это простое совпадение или как? Или я, просканировав сознание Лизы, тем самым невольно подключил ее к таинственному «психогенному полю» и теперь она чувствует, «читает» меня так же, как я ее? Или, быть может, пока еще не «читает», но ситуативно улавливает мои ощущения, которые и облекает в слова? Так что же? Это и есть механизм экстрасенсорной инициации? Но я ведь и Сару тоже осторожно сканировал. Выходит, что я и ее, не подозревая о том, подключил? И, кстати, что с ней сейчас? И, кстати, как там лейтенант Ходаков? В последний раз я видел обоих прижатыми к тверди защитного поля, когда на них накатывалась толпа. Как там вообще обстоят дела? Наша Станция, наверное, уже заблокирована. Напрасно все эти люди с таким упорством стремятся туда.

Я думаю, что мне, конечно, следовало бы связаться с Центром, по крайней мере, сообщить им, что я жив, здоров, где сейчас нахожусь. Собственно, это моя прямая обязанность. Но я тут же соображаю, что как только я выйду на связь, мне немедленно прикажут вернуться на Станцию или даже сдернут в Москву. Если арконцы в самом деле уходят, то на счету будет каждый эксперт. А вдруг возникнет какое-нибудь осложнение? А вдруг арконцы решат сделать нам какой-нибудь прощальный подарок? Но мне сейчас не до межцивилизационных перипетий. Мне сейчас надо вытащить отсюда Машеньку, Лизетту и Павлика. Нельзя терять ни минуты. Ведь ясно же, что как только Станции схлопнутся, как только будет отключен транспортный канал на арконский корабль, весь этот истерический людской поток хлынет назад. А что может сотворить толпа, утратившая надежду, мне даже трудно вообразить.

Нет-нет, Центр пока подождет.

Мы выруливаем на мост перед Бельском. Перила на правой его стороне выломаны, там стоит ограждение. Похоже, произошла авария, и действительно сверху, с середины моста, становится видно, что на другом берегу реки два трактора, выплевывающие натужные выхлопы, тащат из глубины лежащую на боку тушу автобуса. Из разбитых окон его стекает вода. Так вот какова судьба отставшей части конвоя. Выжил ли там хоть кто-нибудь, успел ли выбраться изнутри, или десятки фамилий будут приписаны к мартирологу, длина которого увеличивается с каждым днем? Каждая фамилия – смерть. Каждая фамилия – смерть. И это тоже свидетельствует о том, каков наш мир…

Мне вдруг, впервые пожалуй, захотелось уйти на Терру. Пускай там будет отупляющий, идиотический (согласно Марксу), изматывающий сельскохозяйственный труд, с утра до вечера, с вечера до утра, пускай там будет соха, отвалы земли, запах навоза, мычание дойных коров, пускай там будет скучное, как разваренные макароны, унылое, монотонное повторение пройденного пути, зато там не будет зеленоватых трупных теней, приторных испарений смерти, все явственнее, все сильнее пропитывающих земную жизнь.