Дмитрий Осокин - Месть Афродиты

Алексею ничего не было известно о таком способе добывания огня, учителя просто не сочли нужным засорять ему голову столь древними методиками, но то, что крылатые мерзавцы особенно враждебны к бытовым приспособлениям и совершенно нетерпимы к автоматическим удовлетворителям, даже человекообразным, он прекрасно уяснил для себя, еще когда вел наблюдения из кабины лифта.

В тот же момент позади Алексея, оттуда где он выскочил на поляну, послышался неторопливый хруст веток. Погоня!?

Раздумывать стало некогда, хотя в другой ситуации, Алеша, быть может и не испытал бы такого, неконтролируемого внутренней дисциплиной мысли, обжигающего гнева. Теперь же он в три гигантских прыжка достиг крылатой нелюди и обрушил на нее свою палку. Пришелец ловко перекувырнулся через голову, избежав удара, но в кульбите умудрился с треском сломать своё страшное оружие и что-то заверещал на своем языке. На том, непонятном, на котором в основном и общались пришельцы, лишь однажды пока Алеша понял их речь - во время "лекции по химии" над костром, но тот самодовольный болван вещал на обычном лингва-франка, "общем" языке землян в котором было намешано английского, испанского, русского, французского. Да долго здесь рассказывать, как образовался этот язык. И не к месту.

Алексей мельком взглянул на своего поверженного и обезоруженного врага, потом всмотрелся пристальнее: хотя все пришельцы казались ему на одно лицо, этот, сейчас ошеломленно что-то лопочущий и потрясающий зажатыми в маленьких кулачках обломками своего оружия, показался ему один к одному похожим на того, что так и не выстрелил в него сквозь стеклянную дверь холла. Да и неконтролируемый приступ гнева, при помощи которого Алеша победил в этой схватке, уже прошел, оставив его не слишком-то довольным своей внутренней дисциплиной.

- Что же, - медленно сказал Алексей, - ты меня недавно пожалел, а я тебя -

сейчас, хотя врага добивать - логично! - не сдержавшись, сорвался он на крик, и взвалив оказавшуюся вдруг довольно тяжелой, но наконец-то добытую аушку на плечо, вновь бросился в заросли. Вряд ли пришелец его понял, между собой они говорят на каком-то совершенно головоломном языке.

- Но если ты ее СЛОМАЛ! - счел нужным закончить разговор угрозой

Алеша.

И остолбенел, когда пришелец-умелец, ответил вдруг на чистейшем лигва-франка, продекламировав издевательски детским голоском:

- Сердце горячее, верную душу лишь к ней подбери и все будет в порядке,

безумец несчастный, юный и весь извращенный, нежити грязный любовник!

ЕГО! Этот СУМАСШЕДШИЙ назвал БЕЗУМЦЕМ его, АЛЕКСЕЯ! Это просто не ходило ни в какие кошмары, "юный и ВЕСЬ ИЗВРАЩЕННЫЙ!?" - да, не часто услышишь такое от буйнопомешанного! Как там он еще ругался? "Грязный" - ну уж это-то неправда, значительно чище любого из пришельцев! "Нежити любовник" - это просто бессмысленное словосочетание. Вообще, что же тут происходит!?

Алексей совершенно позабыл треск кустарника за его спиной, который почудился ему перед самой атакой на пришельца. Или не почудился? Преодолев смятение и следуя наитию всех гонимых, Алеша быстро оглянулся. И вовремя!

Из проделанного им самим пару минут назад прохода на поляну вышел, чуть пошатывающийся... господин Здоровяков!

- Вы живы! - вскричал Алеша, в восторге от того, что у него так скоро

появились соратники! И не из худших сограждан! - Какая радость!

- Я-то как рад что нагнал тебя здесь по дороге пробравшись тернистой!

Юноша, видом прекрасный, как долго я шел за тобою! - глаза Сергея Паныча Здоровякова лучились нежно-лазурной радостью, хотя вся одежда его была изодрана настолько, что от нее почти ничего не осталось, а лицо и руки покрывали свежие царапины с которых тягучими каплями падала кровь, он, видно, совсем не берегся в колючих зарослях, - вот наконец и настиг я тебя в этом месте укромном. Как будто - здесь существует оно специально для нашей встречи с тобою... радостной встречи зовущей к взаимным усладам!!

- СЕРГЕЙ ПАНЫЧ! Это же я, Алеша Сосновский! - испуганно

пробормотал Алексей, но ему всё уже было ясно. Безумие! Здоровяков и не говорил, а декламировал, так же мерно выделяя ударения и паузы между частями фраз, как тот пришелец, что читал лекцию по химии.

Неужели его, всегда такого рационального, будет невозможно излечить?

- Это же я, Алеша Сосновский! Неужели вы меня не помните!?

- Имя твое, словно мед, языком с губ слизну я, Алеша! - протягивая

толстые сильные руки нежно проговорил бывший хозяин магазина аушек.

- ГОС-ПО-ДИН ЗДО-РО-ВЯ-КОВ! - отчеканил Алексей в последнем

приступе храбрости, - возьмите себя в руки!

Но Сергей Паныч приближался к нему с явно не подлежащими разумной

классификации асоциальными намерениями. Сидевший же в траве малыш-пришелец подозрительно быстро полностью смирился с потерей оружия и теперь с хитрющей довольной улыбкой весьма заинтересованно наблюдал за атипичным развитием человеческих взаимоотношений своими обманчиво-невинными глазками.

- Мышц моих мощных о, отрок румяный, не бойся! Больно не будет тебе:

чем сильнее любовный твой друг, тем острей наслажденье! Юноша, дивно желанный мне с легкой, упругой походкой! Здесь прямо здесь мы с тобою на этой траве изумрудной возляжем! - господин Здоровяков, расслаблено улыбаясь, приблизился почти вплотную.

"Они не убивают", - вспомнил Алексей, - "изверги, они лишают людей

разума, превращая их в полностью бесперспективных!"

Он грозно взглянул на безоружного пришельца. Тот как-то очень паршиво хихикнул в ответ.

Алексею все же захотелось хорошенько отходить крылатую дрянь своей палкой, но сейчас ему предстояло обороняться - Сергей Паныч Здоровяков, хозяин магазинчика бытовых приборов, бормочущий лишенные смысла, не несущие никакой полезной информации ритмические фразы, стал вдруг гадко трогать своими липкими от пота и крови ладонями ноги Алеши, грубо нарушив тем самым его жизненное пространство. Но безумцу было не до соблюдения общечеловеческих норм этики и гигиены. Его прикосновения не были болезненными, но они были такие... плотные, вообще - липкие от крови и пота и были так же крайне неприятны, как и лихорадочный блеск в сумасшедших глазах. Самое неприятное, что господин Здоровяков и после расстрела сохранил свою огромную силу и даже вспомнил былую ловкость - сколько не отталкивал Алеша его свободной рукой, Сергей Паныч всякий раз только с большим азартом возобновлял свой безумный натиск, норовя задрать полы скромного ученического кимоно. Аушка на плече сильно стесняла движения Алексея. Наконец, он ловко отскочил, быстро нагнулся, с осторожностью, мягко, положил аушку на траву, затем пружинисто распрямился, поудобней перехватив правой рукой палку - "Вот уж не думал, что сразу же, после пришествия этих крылатых уродцев рационально мыслящих землян будут вынуждать с ними биться их сумасшедшие сограждане, бывшие - в виду полной рассудочной бесперспективности - сограждане!"