Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Сто сорок четыре а. е.?

– Это солнце окружено двенадцатью сферами, – раздался непривычно молодой голос «Музы». – Есть две отдельные, но взаимопересекающиеся сферы на одной а. е., одна на двух а. е., потом другие на трех а. е., пяти а. е., восьми а. е., тринадцати а. е., двадцати одной а. е., тридцати четырех а. е., пятидесяти пяти а. е., восьмидесяти девяти а. е. и эта внешняя в ста сорока четырех а. е. от звезды.

– Числа Фибоначи, – пробормотал Тули.

– Именно так, – ответила «Муза». – Но это на удивление неэлегантно. Серия окружностей Аполлония позволила бы поместить больше сфер различного диаметра ближе к звезде без необходимости…

– «Муза»! – перебил Кемп. – Мы чертовски быстро приближаемся к внешней сфере. Не пора ли тебе включить двигатели для торможения?

– Не поможет, – ответила «Муза». – Наша скорость на выходе из Плеромы составляла заметную долю скорости света. В плеромическом кильватерном следе мы входили в системы звезд на скоростях значительно меньших. Я вообще не понимаю, как мы не рассыпаемся при такой скорости, поскольку одно лишь столкновение протонов должно было…

– Ты хочешь сказать, что не можешь нас замедлить? – перебила Конделла.

– Почему же, могу, – ответила «Муза». – На полной тяге в четыреста «же» мне потребуется чуть больше восьми месяцев, чтобы сбросить нашу скорость до нуля. Но в ближайшую сферу мы врежемся через четыре минуты пятнадцать секунд. Да, и еще: мое внутреннее поле защищает пассажиров, то есть вас, лишь при перегрузках до тридцати одного «же». Вы превратились бы, как говорится, в малиновый джем.

– А ты не можешь обогнуть внешнюю сферу? – спросила Аглая. – Свернуть перед ней?

«Муза» только рассмеялась. Я прежде не слышал ее смеха, и наверняка никто не слышал, включая старейших членов труппы.

Какое-то время все молчали.

Наконец Бербенк приказал:

– Покажи часы. Аналоговые. Обратный отсчет.

Над видовой полосой появились голографические часы. На них было три минуты двадцать две секунды до столкновения. Стрелка двигалась назад, к нулю.

Бербенк развернулся к драгоману, который все это время молча, опустив большие, лишенные век глаза, стоял в стороне от нас.

– Есть какие-нибудь идеи? – рявкнул Бербенк. Тон у него был обвиняющий, как будто именно драгоман нас в это втянул.

Оказалось, что безгубое существо тоже может улыбнуться.

– Молиться? – мягко предположил драгоман.

Что делать, когда жить осталось три минуты? Я не молился. И вообще ничего не делал, только минуту глядел на Аглаю с безграничной тоской. Я жалел, что мы никогда не будем вместе. И еще больше жалел, что не признался ей в любви.

– Минута, – сказала «Муза».

Я вдруг подумал, что «Муза» говорит о своем приказе, переданном мне через драгомана: что я должен привести Аглаю к синему шару, когда… как она выразилась? – когда придет наш черед, перед нашим выходом.

Но нет, «Муза» определенно говорила не об этом. И по всему получалось, что «наш черед», что бы она ни имела в виду, уже не придет никогда.

Внешняя сфера заполнила все видовые полосы. Мы ясно видели темную изнанку материков и различали вращение самой сферы. Чтобы показать масштаб, «Муза» наложила контур континента 25–25-261В на небольшой материк, занимавший сейчас верхнюю часть видовой полосы. Получилась крохотная точка.

У всех отвисли челюсти, но никто не заговорил.

– Десять секунд до столкновения, – спокойно произнесла «Муза».

Теперь видно было, с какой скоростью мы несемся к безвоздушной стене впереди – стене, которая теперь казалась плоской, так далеко она простиралась во все стороны.

Мы врезались.

То есть не врезались, а прошли через твердую изнанку сферы, в мгновение ока миновали милю или две океана, пять-восемь миль синего неба над ним и понеслись через космос к следующей – одиннадцатой небесной сфере, согласно описанию «Музы». К той, что находилась всего в восьмидесяти девяти а. е. от невозможно бело-голубого солнца.

– Мы сбросили двадцать пять процентов скорости, – сообщила «Муза».

– Это не… так не… мы не могли… – запинаясь, выговорил Тули. – Я хочу сказать… клянусь зубами Абраксаса!.. даже если граница сферы пористая, столкновение с океаном и атмосферой… в смысле… замедлить на двадцать пять процентов от…

– Да, – согласилась «Муза», – мы только что испытали невозможное. Мы не могли выжить. Скорость не могла снизиться так сильно за такое время. Столько кинетической энергии не рассеялось бы без катастрофических последствий. Девять минут до столкновения со следующей сферой.

Мы прошли одиннадцатую сферу на восьмидесяти девяти а. е., потом десятую на пятидесяти пяти а. е. – хотя «Муза» и сказала, что такие расстояния мы должны были бы преодолевать много недель даже на теперешней скорости, составлявшей десятки процентов от световой. Она предположила, что время внутри и снаружи корабля расшаталось, но нас это ничуть не занимало. Мы приближались к девятой сфере, которая вращалась в тридцати четырех а. е. от бело-голубой звезды.

«Пылающая Муза» пронзила океан, в точности как первые три раза (и Тули пробормотал себе под нос «гиперкавитация», как будто это слово и впрямь что-то означало), однако на сей раз мы не пронеслись через атмосферу в космос.

«Муза» медленно взмыла, достигла вершины дуги, зависла, как воздушный шар, в нескольких тысячах футов над почти-но-не-совсем ровным простором бурых гор, зеленых полей и лесов, потом начала падать.

Она включила свои двигатели почти плавно. Мы пролетели над побережьем и понеслись над равнинами в сторону гор.

– Нам надо сесть на столовой возвышенности, – объявил драгоман.

– Кто приказал нам сесть там? – спросил Кемп. – Пимены?

Драгоман снова улыбнулся и помотал головой.

Наша гностическая вера учит, что архонты – низшие мироправители, Пимены – пастыри (хотя евангелия не объясняют нам, кого они пасут), а демиурги – архитекторы, творцы, истинные (хотя ущербные и дурные) создатели наших планет и вселенной, Абраксас же – Бог всех противоположностей, Сатана и Спаситель, Любовь и Ненависть, а также все другие истины вместе.

Теперь мы стояли рядом с кораблем, вдыхая благоуханный воздух мира девятой сферы, и демиурги приближались к нам с той стороны, которая могла быть севером.

Никто из нас не видал такого дивного мира. С возвышенности нам открылись сотни, если не тысячи квадратных миль изумрудных лугов, золотых полей, похожих на спелую пшеницу, тысячи акров далеких плодовых садов, еще тысячи акров дикого по виду леса до самых зеленых отрогов длинного хребта, снег на горных вершинах, небо с грядами кучевых облаков, уходящих в синеву миль на десять; далеко справа черными полосами лил дождь, еще дальше в стороне, которую мы решили считать западом, угадывался берег, над которым мы только что пролетели, и за ним океан. Со всех сторон неслись ароматы травы, деревьев, свежего воздуха, дождя, цветения и жизни.