Михаил Зуев - Инкубус [litres]

Док сидел и тупо перебирал, что осталось у него от Жеки – фотографии, видео. Набрел на один непросмотренный файл.

– Стихи недавно попались, – Жека устало щурился в объектив камеры, – вот думаю, давай, тебе прочту, что ли.

– Понравилось? – Рука Жеки потянулась, чтобы выключить камеру, но остановилась. – Я хочу тебе сказать… что мне хорошо. От всего. От дела хорошо. От тебя хорошо. И, знаешь, Вера сказала – вернется.

Док машинально нажал на паузу. Он никогда не видел Жеку таким счастливым.

Перрон за окном лоснился от холодной влаги. Мелкая водяная пыль – то ли тумана, то ли дождя – матово поблескивала в воздухе под утренним солнцем.

– Долго стоим?

– Семь минут.

– Пойдем подышим.

Андрей молча кивнул и вышел из купе в коридор.

– Свежо, – Кадри инстинктивно вздрогнула, – сколько здесь?

– Ты о чем? – Андрей повернулся, набрасывая свою куртку ей на плечи.

– Обо всем.

– Плюс пять. В градусах. А в метрах, – Андрей достал телефон, – четыре пятьсот.

Мимо нестройной вереницей тянулись усталые низкорослые тибетские люди, как муравьи тащившие объемные тюки и «челночные» сумки. Маленькая девочка, уцепившаяся крохотным кулачком за мамину юбку – обе руки матери были заняты поклажей, – проковыляла было мимо, но разжала руку, остановилась и с интересом уставилась на Кадри. Мать, встав в отдалении, позвала – раз, другой. Кадри достала из кармана конфету, присела, протянула девочке, взяла за руку, подвела к матери. Та что-то буркнула недовольно, девочка опять схватилась за край юбки и, вихляясь из стороны в сторону, побрела следом, то и дело оборачиваясь.

– Как они живут здесь? – глаза Кадри блестели то ли от осаживающегося тумана, то ли от чего-то другого. – Страшно себе даже представить, как тут зимой.

– Живут, как везде, – спокойно сказал Андрей. – Думаешь, мы сильно отличаемся?

– Не знаю, – Кадри сосредоточенно разглядывала носки своих кроссовок.

– Пойдем, пробирает до костей. Через четыре часа будем в Лхасе.

Поезд тронулся. Кадри глотнула воды. Голова болела меньше – дорога потихоньку потекла под уклон. Андрей сидел напротив у окна. Задумался – Кадри знала это специфическое выражение лица. Совсем седые виски. И трехдневная щетина, инеем припорошившая щеки и подбородок, словно искусно отлитая из серебра. Андрюша, мой Андрюша, когда мы успели так повзрослеть?

В номере гостиницы Кадри опустилась в кресло, щелкнула пультом. Андрей улыбнулся:

– Ты хоть что-то в их щебетании понимаешь?

– Нет. Даже по интонации не могу вычислить, о чем говорят. Другой мир. Совсем другой. Слушай, пошли. Давай не будем тянуть.

Отдали таксисту заранее распечатанную бумажку с адресом. Доехали быстро. Пожилая женщина – ее волосы были стянуты в тугой пучок на затылке – открыла дверь, проводила вглубь двора, на террасу. Вышел мужчина средних лет. Андрей с поклоном, как научил Док, отдал медальон, держа латунную блямбу на весу, зажав шнурок между ладонями. Мужчина ушел, через несколько минут вернулся с небольшой плоской коробочкой. Положил на стол, отошел в сторону. Жестом показал – берите, это ваше.

Андрей поклонился, взял коробку, спрятал в карман куртки. Поклонился еще раз, посмотрел на жену – пора уходить. Кадри отрицательно мотнула головой, сделала шаг вперед. Мужчина вскинул взгляд. Достала телефон, нажала кнопку автопереводчика. Телефон женским голосом сказал:

– Wǒ xiǎng kàn kàn nǐ de cháng bèi. Wǒ yǒu wèntí xūyào wèn tāmen. Qǐng bùyào jùjué wǒ [47] Я хочу видеть твоих старших. У меня есть вопросы, чтобы задать их. Пожалуйста, не отвергай меня. .

Мужчина утвердительно кивнул и скрылся в доме.

– Что ты сказала?

– Я сказала, у меня есть к ним вопросы.

– Думаешь, они будут с нами разговаривать?

– Не знаю. Но даже не попытаться – это глупо!

– Хорошо, как знаешь.

Андрей опустился на обшарпанный стул у стены и замолчал. Кадри, как встревоженная львица, мерила шагами внутренний дворик – то по периметру, то по диагонали.

– Сядь, в глазах от тебя рябит.

Кадри присела рядом.

– Прости, я волнуюсь.

Дверь снова отворилась. К гостям вышел седовласый мужчина китайской наружности с необычайно правильными чертами лица. Его нельзя было назвать красивым, но в то же время было в нем что-то, что заставляло вглядываться в его лицо снова и снова.

– Здравствуйте, я Кадри, а это мой муж, его зовут Андрей! – сказала Кадри по-английски. – Мы…

– Я знаю, кто вы, – перебил ее мужчина приятным баритоном с безупречным оксфордским произношением, – согласитесь, было бы странно, если бы мы заранее не поинтересовались. Мы рады видеть вас здесь. Хотя нам и не рекомендовано непосредственно общаться с нашими гостями, думаю, сегодня я могу воспользоваться исключением из правил.

Хозяин дома – а по всему ощущалось, что это именно он, – положил на стол небольшую белую карточку с иероглифом:

– Так пишется мое имя. Меня зовут Инь. Присаживайтесь, пожалуйста. О чем вы хотите спросить?

Несколько секунд Кадри собиралась с мыслями.

– Господин Инь, кто вы?

– Я полагаю, – вежливо улыбнулся Инь, – речь идет не только о моей персоне?

– Да, вы правильно меня поняли, господин Инь.

– Мы наблюдаем за происходящим и иногда, время от времени, оказываем вам посильную помощь. Мы не действуем здесь самостоятельно. Мы никогда ни на чем не настаиваем. Надеюсь, вам знаком принцип свободы воли?

Кадри кивнула.

– Так вот, мы никогда не нарушаем названный принцип. Принятие любых решений – это ваша, и только ваша, прерогатива. Был ли мой ответ понятен вам?

– Да, господин Инь. Но позвольте уточнить. Как вы решаете, кому именно оказывать, как вы выразились, посильную помощь?

– Что вы имеете в виду?

– Люди разные. Кто-то несет добро, а кто-то сочится злом.

– Ах, это! Боюсь, вы оперируете категориями, каким нет места, когда нужно принимать решение.

– Как же так? – голос Кадри дрожал, невооруженным глазом было видно, что ее переполняют эмоции.

– Пожалуйста, успокойтесь. Я не хотел вас обидеть. Я всего лишь имел в виду: то, что вы называете добром и злом, – вещи чрезвычайно расплывчатые.