Джордж Оруэлл - «1984» и эссе разных лет

На изображение отношений государства Старшего Брата и его «врага № 1» Эммануэля Голдстейна, несомненно, повлияла высоко оцененная Оруэллом брошюра Б. Суварина «Кошмар в СССР», в которой большое внимание уделено «черной магии» сталинской пропаганды с ее мифом о вездесущем Троцком. «В этих средневековых процессах Троцкий играет роль дьявола» (Souvarine В. Caushemar en URSS. Р., 1937, р. 156).

Мысль, что фигура Дьявола необходима для тоталитарной идеологии, усвоена Оруэллом задолго до «1984». Через три дня после убийства Троцкого он записал в своем дневнике: «Как же в России будут теперь без Троцкого?.. Наверное, им придется придумать ему замену» (СЕ, II, р. 368).

К с. 29

Остазия, Евразия, Океания — политическая карта мира в последние годы жизни представлялась автору «1984» в самом пессимистическом свете. В статье «Навстречу европейскому единству» он писал: «В Западной Европе еще сохранились традиции равенства, свободы, интернационализма; в СССР — олигархический коллективизм; в Северной Америке массы довольны капитализмом и неизвестно, что сделают, если он потерпит катастрофу… все движения цветных сегодня окрашены расовой мистикой» (СЕ, IV, р. 371). В это время он склоняется к мысли, что будущая карта мира составится не по Г. Уэллсу с его Единым Мировым Государством, а по Дж. Бернхэму, предсказавшему «разделение мира между несколькими супердержавами, скорее всего США, Северной Европой и Японией с частью Китая» (Burnham G. The Managerial Revolution: What is Happining in the World. N.Y., 1941. p. 175–176).

К c. 32

…как принято говорить, распылен… — На идеологические трюки с употреблением эвфемизмов, когда речь идет о насильственной смерти, Оруэлл обратил внимание еще в Испании. «Гитлеры и Сталины считают убийство необходимым, но они отнюдь не рекламируют своего бессердечия и поэтому называют убийство исключительно „ликвидацией“, или „элиминацией“, или еще чем-нибудь в этом роде» (СЕ, I, р. 516).

К с. 38

Это был один из тех снов… — Оруэлл был убежден, что важнейшие решения человек принимает подсознательно. В статье 1940 г. «Моя страна, правая или левая», знаменовавшей его разрыв с пацифизмом и левацким саботажем приближающейся войны, он описывает свой «вещий сон»: «Несколько лет я относился к войне как к кошмару и иногда выступал с пацифистскими речами… Но однажды ночью — до оглашения русско-германского пакта — мне приснилось, что война началась. Это был один из тех снов, которые… открывают нам наши истинные чувства. Этот сон открыл мне, что, во-первых, война оживит меня и, во-вторых, что в сердце своем я патриот, я не могу саботировать войну или бороться с ней, я буду помогать, может быть, и воевать. Я спустился по лестнице и нашел газету с сообщением о прилете Риббентропа в Москву» (СЕ, II, р. 13–14).

К с. 41

Океания воевала с Евразией… — В одной из статей Оруэлл рассказывает об анекдотическом происшествии с членом английской компартии, который 22 июня 1941 г., вернувшись на собрание из уборной, обнаружил, что позиция по отношению к национал-социализму полностью изменилась (СЕ, II, р. 407). Но Оруэлл никогда не считал привычку к бездумной перестройке сознания свойством какой-то определенной идеологии. В одной из рецензий он писал: «Мы живем в сумасшедшем мире, в котором противоположности постоянно переходят друг в друга, в котором пацифисты вдруг начинают обожать Гитлера, социалисты становятся националистами, патриоты превращаются в квислингов, буддисты молятся за победы японской армии, а на бирже поднимается курс акций, когда русские переходят в наступление» (СЕ, II, р. 314).

К с. 50

Пролы — слово идет от «Железной пяты» Дж. Лондона, но наполнено противоположным духовным опытом: всю жизнь Оруэлл стремился опуститься «вниз», стать своим в мире людей физического труда, иногда говорил под «кокни», находясь в обществе снобов, «пил чай и пиво в пролетарской манере» (Morris S. Some Are More Equal than Others. — «Penguin New Writings», № 40, 1950, p. 97). О несомненной искренности его любви к простому человеку говорят не только тексты, особенно знаменитые стихи «Итальянский солдат», публикуемые в эссе «Вспоминая войну в Испании» (см. наст, изд.), но и добровольно принятый им в молодости крест «нищего и изгоя… во искупление колониального греха» (Orwell G. The Road to Wigan Piers. L., 1937, p. 180).

К c. 64

…самое характерное в нынешней жизни… убожество, тусклость, апатия… — В социальном интерьере романа отчетливо выявляется жанрово-идейное отличие «1984» от антиутопий Е. Замятина и О. Хаксли, в которых государство, обезличивая и духовно порабощая человека, компенсирует его сытостью и комфортом. Образ голодного раба представлялся Оруэллу значительно более достоверным, чем образ сытого раба. См. в эссе «Вспоминая войну в Испании» (наст, изд.) рассуждение о материальном благосостоянии как условии свободы и духовности.

Сознательно противопоставляя «прекрасному новому миру» уродливый, убогий мир, Оруэлл направил политическую сатиру на настоящее, а не на «прекрасное будущее», в которое, по свидетельству творчески и человечески близкого ему А. Кёстлера, «он верил до конца» (из некролога А. Кёстлера Дж. Оруэллу, опубликованного в газете «Tribune», 29.1.1950).

К с. 68

…не верить своим глазам и ушам… — Важная для философии романа идея привычной и абсурдной лжи как условия существования тоталитаризма опиралась, в частности, на известные Оруэллу ляпсусы московских процессов, один из участников которых, например, показал, что встречался с Троцким в Копенгагене, в отеле «Бристоль», сгоревшем задолго до этого, другой «признался», что прилетел с конспиративными целями на аэродром, не принимающий самолеты в это время года, и т. п.

К с. 101

…женщина… запевала сильным контральто… — Сходный образ есть в одной из статей Оруэлла военного времени: «На Би-би-си пение можно услышать только ранним утром, между 6 и 8 часами, когда собираются на работу уборщицы» (СЕ, II, р. 430).

К с. 105

Крыс… нет ничего страшней на свете… — Изображение крыс как орудия пыток особенно часто в европейской литературе после появления книги Мирабо «Китайский сад пыток». Поскольку опыты на крысах проводимые в бихевиористских лабораториях после первой мировой войны, воспринимались Оруэллом как полигон для создания «управляемого сознания», здесь возможна и определенная антибихевиористская символика. Но ведущими, как часто у Оруэлла, являются автобиографические мотивы. Испанские однополчане, отмечая его редкое бесстрашие, пишут, что больше пуль он боялся крыс. «У него была настоящая фобия к крысам… Однажды ночью он выстрелил в крысу, и эхо разбудило обе воюющие стороны» (George Orwell: A Programme of Recorded Reminiscences, 2. XI. 1960 — BBC Archive). Сильное впечатление должна была произвести на Оруэлла одна из сцен с крысами в упоминаемых ниже мемуарах Дж. Босорб (см. прим, к с. 171).