Джордж Оруэлл - «1984» и эссе разных лет

К c. 22

Уинстон — наречение героя именем премьер-министра, лидера враждебной Оруэллу консервативной партии, связано с глубоким переворотом в мироощущении писателя после советско-германского пакта. В марте 1940 г. в эссе «Лев и единорог», обличая пацифистов, думающих, что «человеку ничего не нужно, кроме покоя и безопасности», и не понимающих, что «человеку хотя бы иногда нужны борьба и самопожертвование» (СЕ, II, р. 12), он почти дословно повторяет первую речь Черчилля в качестве премьер-министра: «Я не могу обещать вам ничего, кроме крови, пота, слез и тяжкого труда». «В час опасности Оруэлл, подобно Черчиллю, больше похож на римского республиканца, чем на современного либерала… Он видит в национальной войне школу добродетели и гражданского мужества», — пишет биограф и исследователь Оруэлла (Crick В. Op. cit., р. 381). В имени «последнего человека в Европе» читатель должен расслышать отзвук жизни, где все — мир и война — настоящее, а не суррогат полувойны-полумира с условным противником.

Интересно, что последняя рецензия Оруэлла, написанная в клинике 14 мая 1949 г., посвящена второму тому мемуаров Черчилля. Вместе с тем резкость критики консерваторов и их лидера сохранялась у Оруэлла до последнего дня, и мнение Ф. Уорбурга, что «предисловие к „1984“ мог бы написать Уинстон Черчилль, чье имя носит герой», вряд ли обоснованно (Wагbuгg F. All Authors are Equal. L., 1973, p. 105).

…лицо… грубое, но по-мужски привлекательное… — Портрет Старшего Брата выдержан в стиле американского фильма по книге посла США в СССР Дж. Дэвиса «Миссия в Москву» — апологетического по отношению к Сталину и тенденциозного по отношению к его жертвам. Стандартная приторность портрета усиливает смутно проступающую к контексте романа идею, что Старший Брат — фикция пропаганды и реально не существует (см. диалог Уинстона с О’Брайеном в застенке).

К с. 23

Ангсоц — в публицистике Оруэлла этот термин раскрывается как «тоталитарная версия социализма». Для Оруэлла всегда было два социализма. Один — тот, что он видел в революционной Барселоне. «Это было общество, где надежда, а не апатия и цинизм была нормальным состоянием, где слово „товарищ“ было выражением непритворного товарищества… Это был живой образ ранней фазы социализма…» (Homage to Catalonia. L., 1968, p. 102). Другой — тот, что установил Сталин, тот, который обещала будущая «революция управляющих» на Западе: «…Социализм, если он значит только централизованное управление и плановое производство, не имеет в своей природе ни демократии, ни равенства», — писал он в рецензии на книгу Дж. Бернхэма «Революция управляющих». Оруэлл дал совершенно ясную характеристику своего отношения к социализму: «Каждая строчка моих серьезных работ с 1936 г. написана прямо или косвенно против тоталитаризма и в защиту демократического социализма, как я его понимал» (СЕ, I, р. 4–5).

Есть разные оценки позиции Оруэлла. Ее определяют как «морализм» (Д. Рис); «диссидентство внутри левого движения» (Дж. Вудкок); «попытку консервативного сына XIX века быть… демократическим социалистом» (Р. Вурхез); как свидетельство того, что Оруэлл был «революционным социалистом и предтечей „новых левых“» (Р. Уильямс).

В последние годы жизни Оруэлл очень напряженно и конкретно думал, где реально сможет «работать» в будущем модель демократического социализма, называя Европу, Австралию и Новую Зеландию (СЕ, IV, р. 371).

Министерство Правды — образ, навеянный опытом работы в Би-би-си. Английские читатели узнают в описанном строении здание Би-би-си на Портленд-Плэйс (Crick В. Op. cit., р. 421).

К с. 24

Джин Победа — по воспоминаниям писателя Джулиана Саймонса, во время войны в убогой столовой Би-би-си Оруэлл постоянно брал некое «синтетическое блюдо под названием „Пирог Победа“» (Steinhoff W. George Orwell and the Origins of «1984». Mich., 1976, p. 154). Пышные названия убогих предметов откладываются в воображении писателя как характерная деталь быта в обнищавшем от войны государстве.

К с. 25

Он приметил ее в витрине старьевщика… — Оруэлл был постоянным посетителем дешевых лавок всякого старья, так называемых «junk shops» в захолустных районах Лондона, совсем не похожих на дорогие антикварные магазины фешенебельных кварталов. С любовью перечисляя в одной из своих статей «милые старинные штучки», пылящиеся в убогих комнатках этих лавок, он упоминает купленное им «пресс-папье с кораллом», ставшее в романе символом неофициального мира, в который уводит героев любовь (Orwell G. Just junk — But who could Resist It? — «Evening Standard», 5 jan. 1946).

К c. 27

…в этом характерном лице было что-то… неуловимо интеллигентное… — Решение Оруэлла сделать главным палачом тоталитарного общества интеллектуала подготовлено всей логикой его духовного развития. Ключевыми здесь являются слова его предсмертного интервью о «1984»: «…тоталитарная идея живет в сознании интеллектуалов везде» (СЕ, IV, р. 502). Убеждение в своем праве объяснять мир, фанатизм, безумная страсть к порядку, амбиции и отчуждение от жертвенности и терпения простых людей, по его мнению, делают интеллектуала особо доступным тоталитарной идеологии. Если интеллектуалы служат идеологии, «они в большинстве своем готовы к диктаторским методам, тайной полиции, систематической фальсификации» (СЕ, IV, р. 150). Политологическое обоснование своих подозрений о будущей диктатуре интеллектуалов Оруэлл находил в работах Беллока, Вуата и особенно Бернхэма; среди художественных воплощений этой идеи наибольшее влияние на него должен был оказать роман Г. Честертона «Человек, который был Четвергом» (рус. пер. 1914), изображающий заговор интеллектуалов против жизни и здравого смысла. В роман «1984» перенесены некоторые детали этого заговора: внутренняя и внешняя секции партии заговорщиков; «2x2 = 4» как символ здравого смысла; простонародное уличное пение как голос самой жизни; имя одного из персонажей (Сим).

Оруэлл отличал подлинную интеллигентность от холодного, расчетливого, конъюнктурного интеллектуализма. «Именно потому, что я серьезно отношусь к званию интеллектуала, я ненавижу глумливость, пасквилянтство, попугайство и хорошо оплачиваемую „фигу в кармане“, процветающие в английском литературном мире» (СЕ, II, р. 229).

Б. Крик пишет: «Он не был антиинтеллектуалом как таковым. Он… осуждал только погоню за модой и презрение интеллектуалов ко всем традициям, кроме тех, что охраняют их привилегии» (Crick В. Op. cit., р. 494).

К с. 28

Голдстейн — большинство исследователей считают прототипом этого образа Л. Д. Троцкого; Т. Файвел ссылается на сделанное ему признание Оруэлла: «Голдстейн, разумеется, пародия на Троцкого». «Он добавил, — пишет Т. Файвел, — что еретик, поднимающий безнадежный мятеж против тоталитарного режима, скорее всего, должен быть еврейским интеллектуалом» (Fуvеl Т. Wingate, Orwell and the Jewish Question. — Commentary, № 11, Febr. 1951, p. 142). У. Стейнхофф указывает на сходство текста Голдстейна с «Тезисами» лидера ПОУМ Андре Нина; трагическая судьба Андре Нина, казненного в 1937 г. во время сталинской расправы с ПОУМ, глубоко взволновала Оруэлла.