Джордж Оруэлл - «1984» и эссе разных лет

Некоторые книги Марка Твена читают и будут читать, ибо в них запечатлена бесценная история быта и нравов. Его долгая жизнь пришлась на великую эпоху возвышения Америки. Когда он был ребенком, его, конечно, брали на обыкновенные пикники, и он мог увидеть, как вешают аболициониста, а умер он в ту пору, когда уже не были в новинку аэропланы. Та великая эпоха оставила небогатую литературу, так что, не будь Марка Твена, мы имели бы гораздо более смутное представление о колесных пароходах на Миссисипи или о почтовых дилижансах, пересекающих прерии. И тем не менее большинство исследователей его творчества сходятся во мнении, что он мог создать нечто более серьезное. Читая Твена, испытываешь удивительное ощущение, что он готов сказать что-то еще, но не решается. По страницам «Жизни на Миссисипи» и других его вещей будто движется тень какой-то значительной, глубокой и гармоничной книги.

Марк Твен начинает свою автобиографию замечанием, что внутренняя жизнь человека не поддается описанию. Мы не знаем, что именно ему хотелось сказать людям, не исключено, что недоступный пока трактат «1601 год» даст какой-то ключ к тайне, однако нетрудно догадаться: это сильно повредило бы его репутации и убавило бы его гонорары до разумных размеров.

1943

В своей книжке «Воспоминания о Ленине» Надежда Крупская рассказывает, как читала ему вслух во время его последней болезни.

«За два дня до его смерти читала я ему вечером рассказ Джека Лондона — он и сейчас лежит на столе в его комнате — „Любовь к жизни“. Сильная очень вещь. Через снежную пустыню, в которой нога человеческая не ступала, пробирается к пристани большой реки умирающий с голоду больной человек. Слабеют у него силы, он не идет, а ползет, а рядом с ним ползет тоже умирающий от голода волк, между ними идет борьба, человек побеждает, — полумертвый, полубезумный добирается до цели. Ильичу рассказ этот понравился чрезвычайно. На другой день просил читать рассказы Лондона дальше…»

Следующий рассказ, вспоминает Крупская, оказался, однако, совершенно другой, «пропитанный буржуазной моралью». «Засмеялся Ильич и махнул рукой».

«Любовь к жизни» даже более мрачная вещь, чем это явствует из короткого пересказа Крупской, потому что заканчивается она тем, что человек пожирает волка, точнее, прокусывает ему шею и пьет кровь. Именно такие темы неудержимо влекли Лондона, и то, что поведала Крупская о чтении Ленину перед его смертью, само по себе является довольно проницательным разбором творчества этого писателя. Лондону нет равных в описании жестокости, собственно говоря, жестокость Природы или же современной жизни и есть его главная тема. Лондон — чрезвычайно переменчивый автор, многие его произведения написаны кое-как, наспех, и в нем есть такая черточка, которую Крупская, пожалуй, правильно определила как «буржуазную», — во всяком случае, эта черточка плохо согласуется с его демократическими и социалистическими убеждениями.

За последние двадцать лет рассказы Джека Лондона по непонятным причинам оказались забыты, причем забыты основательно, как о том свидетельствует полное отсутствие переизданий. В памяти читающей публики жили его многочисленные книги о животных, особенно «Белый Клык» и «Зов предков», близкие сердцу англосакса, который приходит в умиление от животных, а после 1933 года его репутация скакнула вверх благодаря «Железной пяте», написанной еще в 1907-м и в определенном смысле предсказывающей фашизм. «Железная пята» — неважная книга, и содержащиеся в ней мрачные пророчества в целом не сбылись. Место и время действия романа попросту смехотворны; полагая, что революция разразится прежде всего в высокоразвитых странах, Лондон впал в обычную для того времени ошибку. Однако же в некоторых отношениях он был гораздо более прав, чем все другие прорицатели, прав в силу той самой черты характера, благодаря которой он был хорошим рассказчиком и не особенно последовательным социалистом.

Лондон описывает вымышленную пролетарскую революцию, которая вспыхивает в Соединенных Штатах и терпит поражение, если не полный разгром, в результате отпора класса капиталистов. Затем наступает длительный период тиранического правления Олигархов, опиравшихся на армию Наемников — своего рода эсэсовцев. Проницательность Лондона проявилась в описании подпольной борьбы против диктатуры, причем некоторые подробности он предвидел прямо-таки с поразительной точностью — таково, например, его предвидение особого ужаса тоталитарного государства, заключающееся в том, что подозреваемые враги режима просто-напросто исчезают.

Главное же достоинство книги — в мысли, что капиталистическое общество отнюдь не погибнет из-за собственных «противоречий», что, напротив, господствующий класс, поступаясь многими привилегиями ради сохранения своего положения, будет способен объединиться в гигантскую корпорацию и даже создать некую извращенную форму социализма. Места, где Лондон анализирует умонастроение Олигархов, представляют огромный интерес.

«Они считали себя как класс единственным носителем цивилизации. Они верили, что стоит им ослабить узду, как их поглотит разверстая слюнявая пасть первобытного зверя, а вместе с ними погибнет вся красота, и радость, и благо жизни. Без них водворится анархия и человек вернется в первобытную ночь, из которой он с таким трудом выбрался… Только они, по их представлениям, ценой неустанных трудов и жертв способны были защитить род людской от всепожирающего зверя; и они верили этому, верили непоколебимо.

О присущей классу Олигархов уверенности в своей правоте надо очень и очень помнить. В этом-то и сила Железной пяты, чего некоторые наши товарищи не пожелали или не сумели увидеть. Многие усматривали силу Железной пяты в ее системе подкупа и наказаний. Но это ошибка. Небо и ад могут быть решающими стимулами в религиозном рвении фанатиков; для огромного же большинства верующих небо и ад — лишь производные их представлений о добре и зле. Любовь к добру, стремление к добру, неприятие лжи и зла — короче говоря, служение добру и правде всеми делами и помыслами — вот движущий стимул всякой религии. Нечто подобное мы видим и на примере олигархии… Основная сила Олигархов — уверенность в своей правоте».

Из этого и других подобных отрывков видно, как глубоко проник Лондон в природу и психологию правящего класса, точнее, в те его характеристики, которыми он должен обладать, чтобы удержать власть. Левые придерживаются стереотипного представления о «капиталисте» как о цинике, негодяе и трусе, который думает только о том, как бы набить карман. Лондон понимал, что такое представление ошибочно. И тут может возникнуть законный вопрос: почему же этот торопливый, бьющий на эффект, в каких-то отношениях по-детски наивный писатель понял это гораздо лучше, чем большинство его товарищей-социалистов?