Иэн Макьюэн - Машины как я [litres]

Миранда первой нарушила молчание.

– Он самый замечательный мальчуган. Он любит, когда ему читают.

Она даже не понимала, насколько это было кстати. Читать ему на ночь следующие десять лет, чтобы он усвоил имена говорящих медведя, крысы и жабы, вечно хмурого ослика, шерстистых гуманоидов, живущих в норах в Средиземье, неотразимых ребят в шлюпках на озере Конистон. Это восполнило бы мое детское бескультурье. Забить дом доверху потрепанными книгами. И еще: я рассматривал Адама как совместный проект с Мирандой, нацеленный на то, чтобы сблизить меня с ней. Ребенок был из другой оперы, но он отлично решал эту задачу. Однако в первые минуты меня что-то смущало. Меня давило чувство долга. Я ведь говорил Миранде, что люблю ее, что хочу жениться на ней и прожить вместе с ней жизнь, но чтобы вот так решиться на отцовство, мне требовалось время. Я решил, что пойду с ней в этот специальный детский сад и увижусь с Марком. Мы возьмем его на прогулку, и тогда я приму решение.

Миранда окинула меня взглядом – в нем смешались жалость и усмешка, – и я почувствовал, что глупо делать вид, будто у меня есть выбор. Этот взгляд решил дело. Жить одному в «свадебном торте» было немыслимо. А жить со мной без Марка Миранда явно не собиралась. Он был прелестным мальчуганом и прекрасным довершением нашего союза. Не прошло и получаса, как я уверился, что ничего другого не остается. Она была права: выбирать мне было нечего. Я сдался. И испытал душевный подъем.

Так что следующий час мы сидели на удобной старой скамейке на потайной поляне и строили планы. В какой-то момент Миранда сказала:

– С тех пор, как ты его видел, у него сменилось уже два опекуна. Не справились. Теперь он в детском приюте. Приют! Что за слово такое. Шестеро в комнате, все младше пяти. Там такая грязь и не хватает персонала. Бюджет им урезали. Мальчишки дерутся. Он научился ругаться.

Женитьба, родительство, любовь, молодость, богатство, героическое спасение – моя жизнь обретала форму. В приливе воодушевления я рассказал Миранде, что на самом деле произошло между мной и Максфилдом. Я никогда еще не слышал, чтобы она так хохотала. Возможно, только здесь, с Мириам, в этом укромном, личном месте, вдалеке от дома, она чувствовала себя так раскованно. Она обняла меня.

– О, это замечательно! – повторяла она, добавляя: – Как это на него похоже!

Когда я рассказал, как сказал Максфилду, что мне нужно спуститься подзарядить батарею, она снова рассмеялась. Мы еще какое-то время говорили обо всем, а потом услышали шаги. Спутанные ветви ив, влажные от дождя, заколыхались и разошлись. Перед нами предстал Адам, на плечах его черного пиджака сверкали капли. До чего строго, формально и солидно он смотрелся, словно самоуверенный менеджер дорогого отеля. Ничего общего с турецким грузчиком. Он пересек лужайку и остановился вблизи нашей скамейки.

– Я и вправду очень сожалею, что вторгаюсь к вам вот так. Но нам пора собираться.

– Что за спешка?

– Горриндж выходит из дома примерно в одно и то же время каждый день.

– Будем через пять минут.

Но Адам не уходил. Он пристально смотрел на нас, переводя взгляд с Миранды на меня и снова на нее.

– Если не возражаете, я должен кое-что сказать вам. Это тяжело.

– Давай, – сказала Миранда.

– Этим утром, прежде чем мы выехали, я услышал по своему каналу печальные новости. Ева, которую мы видели в Гайд-парке, умерла, точнее, умер ее мозг.

– Мне жаль это слышать, – пробормотал я.

Упали дождевые капли. Адам подошел к нам ближе.

– Должно быть, она многое узнала о себе, о своем программном обеспечении, если смогла достичь этого с такой скоростью.

– Ты еще тогда сказал, что обратного пути у нее нет.

– Это так. Но это еще не все. Я узнал, что она стала восьмой из двадцати пяти.

Мы переварили информацию. Две Евы в Эр-Рияде, один Адам в Ванкувере, Ева из Гайд-парка – и еще четыре. Я задумался, знает ли об этом Тьюринг.

Миранда спросила:

– Есть ли у кого-то объяснение?

Адам пожал плечами.

– У меня нет.

– А ты никогда не испытывал, ну, побуждения…

Он не дал ей договорить.

– Никогда.

– Я видела, – сказала она, – как ты смотришь иногда… Даже не задумчиво, а печально.

– Сознание, созданное с помощью математики, инженерии, материаловедения и всего остального. Из ниоткуда. Без всякого прошлого, но это не значит, что я бы хотел фальшивую память. И ничего впереди. Самосознающее существование. Я рад обладать сознанием, но иногда я думаю, что мне бы следовало лучше знать, как им распоряжаться. Для чего оно. Иногда оно мне кажется совершенно бессмысленным.

– Ты явно не первый, кого посещают такие мысли, – сказал я.

Он повернулся к Миранде.

– У меня нет намерения уничтожить себя, если ты волнуешься об этом. У меня есть хорошие причины не делать этого, как ты знаешь.

Дождь, легкий и почти теплый, усилился. Мы поднялись со скамейки, слыша, как шуршит листва на кустах.

Миранда сказала:

– Я напишу отцу записку, чтобы он прочитал, когда проснется.

Адаму не разрешалось находиться под дождем с открытой головой. Он пошел первым, а Миранда чуть отстала, пока мы пробирались через долгий сад обратно к дому. Я услышал, как Адам бормочет что-то, похожее на латинское заклинание, хотя я не мог разобрать слов. Должно быть, он называл растения, мимо которых проходил.

Дом Горринджа оказался не в самом Солсбери, а за восточной окраиной, в пределах слышимости мерного гула объездной дороги, на окультуренной территории, где когда-то стояли громадные газгольдеры. Последний из них, бледно-зеленый, с разводами ржавчины, как раз демонтировали, но в тот день там не было рабочих. От остальных газгольдеров остались только круглые бетонные фундаменты. По периметру территории зеленела свежая лесопосадка. За ней виднелась сеть недавно проложенных дорог, перемежавшихся внегородскими торгово-складскими строениями, вроде автосалонов и оптово-розничных зоомагазинов, магазинов электротоваров и складов крупногабаритной бытовой техники. Рядом с бетонными фундаментами стояли желтые экскаваторы и бульдозеры. Похоже, что там собирались устроить озеро. Единственный обустроенный участок был отгорожен рядом кипарисов. Десять домов с аккуратными лужайками перед фасадом располагались вдоль овальной подъездной дороги и смотрелись этакими отважными первопроходцами. Возможно, лет через двадцать это место обретет своеобразное буколическое очарование, но здесь никогда не будет тихо из-за магистрали, по которой мы приехали.

Я остановился в замусоренном дорожном кармане на возвышении, служившем также автобусной остановкой. Но никто не спешил выходить из машины.

Я сказал Миранде: