Хейли Баркер - Шоу безликих

Но из этого ничего не вышло. Она снова сорвалась, и все. Он не заставил ее продолжать выступление — Чистые не любят подобных сбоев. Им нравится видеть лишь красивую смерть.

Амина так никогда и не узнала, что случилось с ее родителями. Однажды она спросила Сильвио, но тот просто рассмеялся и сказал, что всегда держит свое слово. Амина больше не говорит о них. Она как-то раз сказала, что они мертвы и что лучше думать о них как о мертвых. Она утверждает, что живет только ради них, чтобы почтить их память.

Она сохранила эту фотографию. Думает, что я не знаю, но я это видела. Она достает ее ночью, когда думает, что никто не заметит. Печально, что она видит их такими: с пистолетами у затылка, но теперь она кажется мне сильнее, чем раньше. Амина каким-то образом превратила эту страшную фотографию в причину для того, чтобы жить дальше. Она сильная, моя Амина. Неунывающая. Она замечательная.

Двери открываются, рывком возвращая меня из прошлого в настоящее. На пороге появляется высокая охранница.

— Дети! — ее голос звучит холодно и властно. — По одному заходите в эти двери. Вы сейчас отправитесь в санитарный блок. Почувствовав на голове мелкие брызги, пожалуйста, не паникуйте и не создавайте ненужную толкотню.

Дети послушно выстроились у двери. Разбрызганная жидкость — гарантия дезинфекции. Значит, Чистые уже здесь.

Выбраковка начинается.

Днем в цирке все кажется другим. Здесь поразительно тихо, как в городе-призраке, где не осталось людей. Вдруг до меня доносится болтовня — это группа цирковых артистов прошла мимо.

Я быстро прячусь за одним из шатров и наблюдаю за ними. Я узнаю их. Это акробаты, те, которые выступали на арене в ночь открытия. Тогда они выглядели просто сказочно, в своих сверкающих костюмах и с ярким макияжем. Однако в безжалостном свете дня, одетые в какие-то убогие лохмотья, они выглядят бледными и болезненными.

Я иду дальше. Осторожно заглядываю за угол и шагаю, пригнувшись, укрываясь за зданиями. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня, и особенно не хочу наткнуться на мать.

Главная арена, расположенная в самом центре территории цирка, сегодня выглядит по-другому. Она покрыта чем-то похожим на оранжевый пенопласт и напоминает огромную тыкву. Я предполагаю, что ее готовят к предстоящему Шоу Призраков.

Дымный, сладковатый, волшебный аромат ночи тоже куда-то исчез. В воздухе чувствуется острый земной запах, который становится сильнее, когда я двигаюсь дальше. Мне не нужно дополнительных свидетельств, чтобы понять — рядом клетки с животными.

Я оглядываюсь, но пока ничего не вижу. Все артисты, должно быть, сейчас репетируют, а охранники, полагаю, рядом с моей матерью.

До меня доносится шум, какое-то жужжание, исходящее от высоких клеток, которые тянутся длинными рядами.

В первой клетке стоят лошади. Им тесно, у них совсем нет места, они могут лишь дергать головой в бесполезных попытках избавиться от массы мух, роящихся над их тушами. На арене во время выступления они казались белыми, гладкими и сияющими чистотой, но на самом деле они тощие, облезлые и печальные. Лошадка-паломино, на которой выступал Сабатини, находится в отдельном загоне. Я протягиваю руку и поглаживаю ее бархатистый нос. Паломино тихонько ржет и осторожно обнюхивает меня.

Следующая клетка такого же размера, как и стойло для лошадей, только в ней содержатся слоны. Три великана в маленьком ящике. Я касаюсь кожи ближайшего животного, она сухая и растрескавшаяся. Слон тянется ко мне хоботом, и я позволяю ему обмусолить мои пальцы.

Жаль, что мне нечем его угостить.

— Прости, мальчик, — говорю я. — У меня ничего нет для тебя.

Мне почему-то кажется, будто слон понимает меня. Он кивает, как будто с сожалением, и мы встречаемся взглядами.

В следующей клетке я вижу бассейн. Он такой же крошечный, как у нас с Фрэнсисом в детстве. Бассейн наполнен лишь наполовину, и в нем расположились пять морских львов, которые вяло плещутся в затхлой воде.

Я двигаюсь дальше. Здесь львы. Инстинктивно отхожу подальше, но они даже не двигаются. Львы спокойно лежат и безразлично смотрят на меня. Сейчас они не выглядят свирепыми. Я вижу их ребра, обтянутые полинялой шкурой. Волосы на гриве самца сильно спутаны. Он зевает, и я замечаю его острые зубы и чувствую смрадное дыхание.

Как они довели дикого зверя до такого убогого состояния? Еще вчера он прыгал через огненные кольца, а сегодня даже не двигается. Как они подчиняют его воле человека?

То же самое, я полагаю, происходит со всеми остальными животными. То же самое они делают с Отбросами. Используют насилие и страх. Мне кажется абсолютно неправильным, что величественные звери заперты в крошечных клетках и не получают должного ухода.

С Отбросами обходятся, должно быть, еще хуже, чем с животными. Скорее всего, намного хуже. Я думаю о Роулинсоне, о том, что он говорил нам на уроках. Отбросы вообще не люди.

Я вспоминаю насмешку на лице матери, когда она обсуждает темы, связанные с Отбросами. Она всегда ненавидела этих людей, но после попытки похищения направила на них весь свой гнев, всю свою кипучую ненависть. Похоже, это ее истинное лицо.

Я думаю о Хошико, вспоминаю, как она посмотрела на меня прошлой ночью. Представляю ее глаза.

Мне она видится настоящим человеком.

Я снова слышу слова Прии.

Сердце и голова. Судите своим сердцем и головой.

Из следующей клетки доносятся крики обезьян. Я не хочу подходить туда. Мне невыносимо видеть их печальные глаза, а запах фекалий вызывает тошноту.

— Извините, — говорю я львам, которые бесстрастно смотрят на меня. — Извините, что вам здесь так несладко.

Когда я оглядываюсь по сторонам, то вижу, что входные двери главной арены слегка приоткрыты. Я осторожно подхожу к ним и заглядываю в щелку. В дневном свете все выглядит по-другому, без мерцающих огней и толпы зрителей. Здесь стены оранжевые, как и снаружи. В этом огромном пространстве пусто и холодно.

Впрочем, люди тут есть: в одном из далеких уголков я вижу группу мальчиков.

Интересно, что они делают?

Я оглядываюсь. Меня никто не видит, кроме животных, которые как будто придвинулись к прутьям решетки и осуждающе смотрят на меня.

Я осторожно проскальзываю в дверь, выхожу на арену, ныряю в проход между рядами, прищурившись, наблюдаю за происходящим.

Я вхожу в комнату следом за детьми. Единственный вход расположен под распылителем. Туман химикатов обволакивает меня со всех сторон.

Дети растерянно сбились в кучу в углу огромного зала. Здесь расставлены различные гимнастические снаряды — спортивные маты, брусья, перекладины, канаты и прочее. В дальнем конце, за столом, сидят три человека, они держат ручки в руках и ждут.