Леонид Каганов - Калибр имеет значение?

Лохматый повернул голову. Гриша направил на него пистолет сквозь щель в двери шкафа. И вдруг увидел, как трясутся руки. И не просто трясутся, а словно отказали, начали жить сами по себе.

Лохматый приподнялся и, держа пистолет у груди, стал приближаться к шкафу, оглядываясь на коридор…

Руки затряслись так, что Гриша выронил пистолет, и он звонко ударился о металлическое дно шкафа. Лохматый сильно вздрогнул, вытянул вперед руки с оружием…

Гриша судорожно схватил свой пистолет, распахнул ногой дверцу шкафа.

– На, с-сука!!! На! На!

Руки ходили ходуном, но Гриша жал на спуск, слышал грохот выстрелов… Потом увидел, как лохматый лежит совсем рядом. И у него дергались ноги…

Лана сидела на табуретке, вцепившись мертвыми пальцами в кружку с кофе. Леонид Игоревич мерил шагами комнату, постукивая телефоном по ладони.

– Что?

– Он разрядил весь магазин. Все шесть патронов…

– И?

– Ни одного попадания. Этого урода успел подстрелить полицейский. Все заряды твоего клиента прошили стену из гипсопластика и ушли в зал…

– Дальше…

– Один посетитель ранен, неприятно ранен. Но выживет, наверно.

– Что мне теперь будет?

– А как сама думаешь? – Леонид Игоревич присел рядом и положил руку на плечо Ланы. Его рука была тяжелая, сильная, надежная.

– Я не знаю, – Лана еще сильнее стиснула пальцы на кружке. – Я предотвратила убийство полицейского, так?

– Ну, допустим.

– Я помогла гражданину защитить свою жизнь. Я содействовала ликвидации вооруженного бандита.

– Угу… Вот так и скажешь на комиссии.

– И все-таки, что мне будет?

– Возможно, временное отстранение на время служебного расследования, но необязательно. Может, назначат переаттестацию. Но, думаю, все будет в порядке. Видали мы случаи и похуже.

– А он? Ну, клиент, что с ним?

– С ним сейчас работают психиатры.

– Психологи?

– Нет. Психиатры. Ему сейчас хуже, чем тебе. Если бы он посетил тир не один раз, а хотя бы пять, десть раз… Мы же не зря запрашиваем практические баллы.

– Значит, не все в порядке… – Лана поставила кофе на стол и твердо посмотрела в глаза начальника. – Мне надо чего-то бояться?

Леонид Игоревич похлопал ее по руке.

– Сейчас тебе надо поехать домой и отдохнуть. Тебе положен трехдневный отпуск. А потом можешь возвращаться на службу, если…

– Никаких «если»! Я вернусь и буду делать свою работу. Если разрешат.

– Разрешат. Я постараюсь. Мы все постараемся. Но ты уверена?

– Я уверена!

Лана посмотрела на Викторию Марковну.

«Все привыкают. И ты привыкнешь…»

Та вязала свой оранжевый шарфик. И едва заметно улыбалась.

Туба походила на огромный сияющий бублик. Она доминировала над тромбонами и флейтами, гобоями и рожками. Девушку-музыканта за торжествующей тубой было почти не видно. Ножка в черных концертных брюках, мазок свободной белой блузки, тонкая птичья ключица, фрагмент нежной щечки и марципановое розовое ушко с маленькой золотой сережкой. Леня напряженно следил, не появится ли еще что-нибудь, машинально передвигая фигуры по доске, и, конечно, упустил партию. Его оппонент инженер Митрофанов провел безупречный гамбит и принялся теснить Леню по всем фронтам.

– Однако, партия! – наконец пропыхтел Митрофанов, затянулся и выпустил облако сизого дыма. Леня по прозвищу Шумахер механически уложил короля на доску, словно робот пожал сопернику руку и продолжил наблюдать за девушкой.

Клуб «Проходная пешка» давно облюбовал площадку чуть в стороне от летней сцены. Здесь стояли удобные скамейки, чтобы разложить доски. Высокие тополя давали хорошую тень. От реки тянуло свежестью. Завсегдатаи парка обычно не доставляли шахматистам хлопот. Старушки-голубятницы, собаководы, студенты с учебниками и мамочки с колясками – вот и весь контингент.

Духовой оркестр вторгся в эту сонную вселенную внезапно и тотально, поломав привычные маршруты гуляющих, нарушив покой шахматистов. То есть оркестр в сквере был всегда. Однако музыканты играли у входа в парк, на приятном удалении от места, облюбованного «пешечниками». Все было идеально: оркестр хорошо слышно и даже видно, музыка есть, но она не мешает сосредоточению стратегов, а напротив, настраивает на бодрый лад. Переезд музыкантов от гипсовой скульптурной композиции «Пионеры сажают елочку» вплотную к летней сцене смешал шахматистам все карты…

Пока играли «Амурские волны» и «Осенний сон», было еще терпимо, но вот над площадкой грянул мощный «Встречный марш». Чаша терпения переполнилась.

– Нет, это черт знает что такое! – Глава «Пешки» отставной доцент Становой вскочил со скамьи, опрокидывая фигуры. – Эй! Как вас там! Прекратите произвол! – Тяжелый и грузный Становой навис над молодцеватым, похожим на стареющего гусара дирижером и вырвал у того из рук палочку.

Вслед за главой клуба потянулись и остальные шахматисты. Оркестр захрипел, забулькал и затих. Музыканты спешили на помощь своему руководителю.

– Что вы себе позволяете? Варвары! Полиция! Вызовите, наконец, полицию!

– Как вы смеете?! Музыку нельзя прерывать! – Гусар попытался отобрать палочку, но доцент поднял ее над головой.

– Игру тоже нельзя прерывать!

– Ну и не прерывайте, подумаешь, игра, невелика важность!

– Я в прошлом доцент кафедры строительной механики, кандидат наук, имею право. У нас подготовка к районному чемпионату, в конце концов! А у вас какая важность? В трубку дудеть? Кто вам разрешил здесь… кто вы вообще такой?

– Ираклий Швец! Дирижер и композитор, а это – духовой оркестр имени Аркадия Велюрова! – гордо подбоченился гусар.

– Ступайте играть в другое место! Велюры-кракелюры! Возвращайтесь к своей «Елочке»!

– В администрации согласовали это место, значит, будем играть здесь! Нам ваше соседство тоже малосимпатично!

– А мне-то что? Говорю вам, ступайте! Вам здесь не рады!

– Ты за всех-то не говори, мордатый, – вклинилась в пикировку одна из старушек-голубятниц, сухая до такой степени, что казалась шипастой, – я вот люблю музыку послушать.

– Вас сюда кто звал? – зарычал Становой.

– Вот вы кричите! А у Мопсика запор! – подключилась к беседе собачница в красной панаме.

– Что же вы овчарку Мопсиком называете?

– А вы бы видели, какую он морду корчит, когда лимон ест.

– Какой лимон, барышня? При чем тут лимон?

– И муж мой покойный оркестр очень уважал. Как выпьет, так сразу идет в сквер слушать.

– Граждане, хватит шуметь, ребенка разбудите! – зычно кричала мамаша от края площадки. Ребенок в коляске и правда проснулся и теперь самозабвенно орал, напоминая сирену скорой помощи.