Леонид Каганов - Калибр имеет значение?

В таком жилище вряд ли обитали состоятельные и успешные люди, но у Элис попросту не было выбора. Зарычав, она из последних сил поползла к хижине, потеряла левый кроссовок, но не обратила на это внимания.

– «Прячьте травку, прячьте ром – кукла вуду входит в дом», – прохрипела Элис, распахнув щелястую дверь хижины.

Ей никто не ответил. Элис доползла до низкой лежанки с каким-то тряпьём вместо постельного белья, влезла на неё и затихла, тяжело дыша. Нога просто разрывалась от боли, вдобавок Элис, пока ползла, содрала кожу на другой ноге, а ещё она вся была грязная как черт и очень хотела пить.

В хижине отвратительно воняло зоологическим музеем. Откинувшись на спину, Элис посмотрела на низкий потолок хижины и увидела серые доски, затянутые паутиной, а под ними – вязанки сухих трав, лягушачьи черепа на верёвочках и рваный дримкетчер [6] Буквально – «ловец снов». Традиционный индейский талисман, защищающий спящего от злых духов. Плохие сны запутываются в паутине, а хорошие проскальзывают сквозь отверстие в середине. . «Это городок для туристов, – решила Элис. – Тут проходит какой-нибудь квест про Салемских ведьм. Сегодня рабочий день, поэтому никого нет. Надо отлежаться, а потом двигать дальше. Наверняка на въезде в посёлок есть домик сторожа. А у сторожа есть телефон или хотя бы рация».

Неожиданно послышались шаркающие шаги. Кто-то, не любящий высоко поднимать ноги, приближался к двери.

– Слава всем богам и Джиму Керри, – простонала Элис и приподнялась на локтях. – Наконец-то.

Дверь распахнулась. В хижину вошла пожилая и очень полная женщина в тёмном платье и широкополой шляпе. К полам шляпы снизу были привешены на проволочках маленькие консервные банки от гусиного паштета. При каждом движении толстухи они глухо бренчали. Едва взглянув на вошедшую, Элис сразу смекнула – она явно играет в квесте роль хиллбилли [7] Буквально – деревенщина. Распространенный в США термин для обозначения людей, проживающих в сельской местности горных районов и имеющих собственную культурную среду и специфические особенности жизни и быта, отличные от окружающих. По своему этническому происхождению большинство хиллбилли являются потомками ирландских и шотландских эмигрантов, поселившихся в Северной Америке в XVIII веке. .

Женщина посмотрела на Элис, повела широким носом с вывернутыми ноздрями и сказала одно-единственное слово:

– Кровь.

– Здравствуйте, мэм, – как можно вежливее произнесла Элис. – Меня зовут Элис Гейдж. Я прилетела сюда на вертолёте. Мой пилот погиб, я ранена и мне нужна помощь.

Все это Элис выдала на одном дыхании, ожидая, что старуха заохает, запричитает, кинется к ней, вытащит из складок необъятной юбки телефон и вызовет подмогу.

Ничего этого не произошло.

– Меня зовут Джин Джемма, – сообщила старуха свистящим, отдышливым голосом. – Я живу здесь. У меня все хорошо.

– Джемма Джин? – уточнила Элис и зачем-то добавила: – Пишется через «J»?

– Нет, – помотала головой старуха, пошаркала к лежанке и нависла над Элис. Бубенцы на её шляпе бренчали в такт движениям. – Через «G». Вот так.

Она обмакнула палец в лужицу крови, натёкшую с ноги Элис, и написала на стене хижины: «Gin Gemma».

– Нас всех так зовут, – сказал старуха, закончив писать. – Всех семерых.

– Вы семья? – спросила Элис, внимательно наблюдая за старухой.

– Нет, – снова забрекотали бубенчики. – Мы сестры.

«Сумасшедшая», – подумала Элис.

– Все мои сестры сумасшедшие, – сказала старуха. – Кроме меня.

– Мне нужна помощь, – напомнила Элис. – Я ранена… и хочу пить.

Старуха внимательно посмотрела на Элис, развернулась, медленно и плавно, как бульдозер, и вышла из хижины.

– Вот я попала, – пробормотала Элис. – Тварь даже не взглянула на рану. Может, она пошла вызывать спасателей?

За дверью послышалось шарканье, глухо звякнули бубенцы из консервных банок. Элис быстро достала Тотошку, вытащила обойму, надавила на тускло блеснувший патрон, выщелкнула его и спрятала в карман. Она всегда носила пистолет полностью заряженным и с патроном в стволе. Эта опасная привычка появилось у неё с тех пор, как пару лет назад на Элис у ночного клуба напали двое пуэрториканцев с ножами. Грабители были нарками и хотели разжиться двадцаткой баксов на дозу. Если бы Тотошка тогда был заряжен, Элис отделалась бы куда легче.

Теперь в обойме осталось семь патронов. Один она потратила на ворону, ещё один лежал в кармане.

– «Кукла вуду словно тень – любит ночь, не любит день», – прошептала Элис.

Она успела вставить обойму на место и сунуть пистолет под блузку. Дверь со скрипом отворилась, и в комнату ввалилась старуха с бутылкой в руках. Дошаркав до кровати, она протянула Элис бутылку и произнесла одно-единственное слово:

– Пей!

Элис вытащила затычку из кукурузного початка и сделала глоток. В бутылке оказался самодельный виски, крепкий, как лошадиное копыто.

– Всё. Это конец, – сказала Элис неизвестно кому и сделала второй глоток.

– Мухи сделают своё дело, – сипела старуха, поглядывая на Элис своими странными, блестящими, как оловянные кружки на камине дядюшки Фри, глазками. – Они поселят в твоей ноге червяков. Червяки заразят тебя лихорадкой. И тогда я тебя съем. Да, так и будет.

– Заткнитесь, пожалуйста, мэм, – попросила Элис. – Вы мешаете мне умереть.

Элис была пьяная. И старуха была пьяная. В бутылке осталось меньше половины. Но у Элис в организме все ещё жил «маленький синенький друг», принятый утром, и её, как это называла Крис, «размазывало» – как масло по хлебу у скупердяя.

– Я могу тебя спасти, – неожиданно предложила старуха. – Прогнать червей и вылечить ногу. Хочешь?

– И чё? – тупо спросила Элис.

– Ничё, – в тон ей ответила старуха. – Чем ты мне заплатишь за свою жизнь?

– А вы можете просто позвать других людей?

– Моих сестёр? – старуха затряслась, сипло ухая – так она смеялась. – Зачем? Они съедят тебя, не дожидаясь лихорадки. Знаешь, для чего это? – старуха коснулась пальцами бубенчиков на шляпе. – Есть предположения?

Элис молчала, «размазываясь».

– Чтобы никто из нас не смог подкрасться друг к другу в тишине, – не дождавшись ответа, пояснила старуха. – Нас семеро. Мы все хотим есть. Всегда. А еды нет. Мы вынуждены жрать улиток, личинок и пиявок. Всегда жуём. Всех уже в округе сжевали. А тут ты… Нет, нет, решено. Если ты не дашь мне что-то ценное, я не буду тебе помогать. Я уйду сегодня и приду завтра. Или послезавтра. Ты потеряешь сознание от лихорадки… и я тебя съем.

– Мне надо немного подумать, – выдавила из себя Элис.

– Думай! – рявкнула старуха, тяжело поднялась и зашаркала к двери.

Она вышла, постояла минуту за дверью и вернулась. А может быть, не минуту, а пять секунд. В «размазанном» состоянии Элис не умела контролировать время.