Иван Беденко - Код человеческий [litres]

Люмер рассмеялся приятным переливчатым смехом:

– Нет, Игорь Кремов, такого не может быть! Люди слишком грешны, чтоб отказаться от соблазнов плоти и в полном составе воспарить к христианским идеалам. Мы поддерживаем самое высокое в вас, да и Земля – не конечная остановка. Здесь вы всего лишь совершаете выбор, а война между нами и ими служит надежным сепаратором, отделяющим зерна от плевел. Мы видим, что баланс нарушен, что они поглощают львиную долю душ. Так что сражайтесь за нас, как за себя. Во имя свободы выбора, во имя вселенского равновесия. Ты точно знаешь, как это сделать!

Игорь очень хотел расспросить Пупсика о его народе и о загадочных врагах, о мире, из которого они пришли, но беседу прервала далекая канонада.

– Новая волна их посланцев пожаловала. Несколько десятков лет шли. Упорные, – пожал плечами люмер. – Этих роботы одолеют. Но времени терять нельзя. Кстати… Может, у тебя есть просьбы? Я кое-что могу.

– Мы оставили в городе отца Миры, позаботься о нем! И о Милке я беспокоюсь, в Мегаполисе животные не выживают. Можно что-то придумать? – попросил Игорь.

Пупсик грустно посмотрел на человека и развел руками:

– Мне жаль, но в случае с пожилым человеком я бессилен. А за Всевеликого Повелителя Умов и Идола Красоты не беспокойся, городская отрава его не проймет.

– Знаешь, а ведь твой сто восемнадцатый братец тот еще фрукт, Пупсик. Присмотрись к нему, он не просто хулиган, может он… того… уже один из них ? – высказал вдруг пришедшую догадку Игорь.

Пупсик мягко улыбнулся и с сожалением вздохнул.

– За него еще можно бороться. Я обеспечу тебе проход назад. До свиданья, Игорь Кремов! Береги свою девочку!

Игорь захотел возразить, что Мира не «его девочка», но запнулся, а Пупсик скоротечно трансформировался в шар и удалился тем же путем, каким пришел.

Милко деловито чистил шерстку языком, прищурив глаза. Игорь расположился рядом на песке с виноватой улыбкой. Он сложил ноги по-турецки, настроившись на сколь угодно длительное ожидание: покаяние – оно такое. Кот как бы случайно заметил друга и, прервав туалет, застыл в незаконченном движении. «Ты по делу какому, или мне продолжить?» – читалось в голубых глазах.

– Мне очень стыдно, Милко! Прости! – произнес Нерв.

Милко выпрямился со снисходительной миной. «Рядом с барышней тебя словно подменяют! Раньше было легче. Эх, кабы и не моя слабость к ней…» Кот нарочито разочарованно фыркнул.

Игорь протянул руки, на которые пушистый с достоинством взобрался. Нерв гладил его и чесал за ухом, почти разбирая в довольном мурлыканьи: «глу-у-у-упый человечишка-а-а-а, но-о-о прияа-а-атный и люби-и-и-и-имый. Ты-ы-ы проще-е-е-е-е-ен».

Мира ничего не помнила, ей поутру казалось, что ночью снился странный сон, не более.

С приближением к цели в груди будто наэлектризовывался мощный конденсатор. Напряжение росло. Мысли то и дело возвращались к люмерам, к словам Пупсика, к его необычной просьбе и к безысходности, которая исходила от ночного гостя. Они отчаянно нуждались в помощи. Помогая им, Игорь возрождал надежду для людей. Так ли это? Прислушиваясь к себе, Нерв ощущал фундаментальное спокойствие и уверенность. Так.

В то же время логика беспокойной сойкой скакала по фактам, в тысячный раз сопоставляя их друг с другом, анализируя и вновь возвращаясь к пройденному. Въедливую ревизоршу беспокоило отсутствие многих вводных, не устраивала необходимость просто верить. Как веровать-то? Дайте баланс!

До баланса далековато, есть разве что промежуточный, но он не имеет никакого значения. Логика с этим согласна, как согласна и с тем, что риск остается всегда, даже в самом верном деле, но позвольте хоть оценить степень риска! Игорь выругался про себя. Даже в ситуации, когда цена не имеет значения, мозг корпит над мелкими циферками и функциями, прикидывая варианты. Нерв задавил бы эту деятельность, положившись на сердце, если бы речь шла только о нем. Как тогда на завалинке у бункера, с травником, когда «Бог смот рел на него». Но впереди шагала Мира. Именно забота о ней выливалась в бесконечное штудирование фактов.

Женщины и дети могут быть беспечными, мужчина – никогда.

Солнце припекало все сильнее. Мира сменила штаны и френч на короткие шорты и просторную рубаху. Когда она шагала впереди, Игорь старался отвести глаза куда-нибудь в сторону.

В попытках отвлечься он переключался на размышления о природе полового влечения. Прежде строгая логика и детальный анализ помогали остужать разгоряченную голову. Это как раскрытие фокуса – понимаешь механику, и чудо исчезает. Однако стоило хоть на секунду потерять концентрацию, и все старания пропадали понапрасну. Ну и что, что фокус раскрыт? Действует-то безотказно.

Мысли о предстоящем возвращении вновь принялись накатывать уверенными волнами, повышая градус напряжения. Наверняка Мира, близкая и желанная сейчас, притягивала как громоотвод. Но громоотвод сам превращается в источник напряжения. «Что за напасть!» – усмехнулся Игорь.

– Милко, айда на руки? – воскликнул он, обрадовавшись спасительной догадке. Пушистый с готовностью отозвался на призыв.

«Снова она не дает тебе покоя? – прочиталось в кошачьем взгляде. – Соберись, я чувствую – развязка близко. Погладь меня, кстати, полтора часа филонишь!»

Маршрут стал удаляться от моря, и вскоре берег окончательно скрылся за высокой травой. Какое-то время соленый морской аромат еще доставал путников с порывами ветерка, но постепенно степная зелень заглушила его. Теперь люди шагали по старой дороге. Мира объяснила, что они вышли на тот ее отрезок, который близко подбирался к воде и что на этом маршруте настаивал папа.

– Почему мы сразу не воспользовались этой дорогой? – удивился Игорь.

– От города по ней идти опасно, так отец сказал, – ответила девушка, – поэтому пришлось делать крюк к побережью.

– Это правильно, – согласился Кремов, вспомнив о сто восемнадцатом Пупсике и его ватаге.

На юго-западе послышались раскаты грома, Игорь обернулся назад. Наверняка Солнечный встречал непрошеных гостей.

Игорь с Мирой подошли к владению номер восемнадцать на улице Тополиной. На плече Нерва висела сумка-убежище, в которой скрывался Милко, а за спиной рюкзак. Кремовы больше не собирались возвращаться в съемную квартиру.

За невысокой декоративной изгородью из черного, как смоль, чугуна высилась долговязая таунхаузная секция с клочком нестриженого газона перед парадной. От уличной калитки вела мощенная камнем тропинка, перетекавшая в крутую высокую лестницу с перилами. Лестница оканчивалась тесной площадкой перед солидной старомодной дверью.