Иван Беденко - Код человеческий [litres]

Скоротечно, откровенно, безобразно. Матвей напоминал лишь бледную тень человека, за которым пошли Жучок, Юкэ, Игорь, остальные «пулевцы», как-то вдруг резко помельчав и запаршивев. Не справился он, не сдюжил, не нашел, как разрешить парадокс «пути на верх».

Он сыпал еще чем-то, но это перестало занимать Игоря. Подбадриваемый проклятиями, Нерв вышел из кабинета и твердым шагом направился к гаражу.

У выхода кто-то схватил за руку. Это был Жучок. Он пристально посмотрел в глаза. В едва заметном подрагивании губ, нахмуренных бровях читалась напряженная внутренняя борьба. Пауза явно затянулась, но Игорь приготовился ждать сколько нужно.

– Я все слышал, но не могу отвести тебя к ней, – выдавил наконец Жучок.

– Прощай, Жук – упавшим голосом сказал Игорь и развернулся, чтобы уйти.

– Не могу! – повторил Жучок натужно. – Я не могу отвести тебя к ней, ее больше нет. У-у-умерла час назад. – И сорвался на рыдания.

Он сотрясался в спазмах, сильно дергая плечами и головой, как ребенок тер кулаками глаза и хрипел дефектными связками, лишь изредка издавая нечто похожее на утробный вой.

«Кошка потеряла еще одну жизнь», – промелькнула в голове идиотская мысль, будто в ответ на остановку сердца. Оно забилось снова, только когда воздух в груди иссяк и пришлось решать, барахтаться дальше или нет. На лбу выступила испарина, ноги обмякли. Игорь с трудом взял себя в руки. Обнял Жука.

– Я боялся ее тревожить, – словно оправдывался тот, – боялся! А-а-а-а-а!

Нерв, стиснув зубы, слушал. От страшной несправедливости хотелось лезть на стену, орать, а лучше очнуться, как от кошмара.

– Давай со мной на восток, Жук. Я здесь не останусь больше ни дня, – процедил сквозь сжатые зубы Игорь.

Тот отчаянно замотал головой.

– Не могу. Меня не отпустит важное дело. Оно стоит всего.

– Понятно.

– Ты вернешься? – спросил Жук, отступив на шаг назад.

– Вряд ли. Не знаю.

Жучок обреченно пожал плечами. Друзья попрощались.

Удаляясь от крыльца, Игорь чувствовал взгляд Жука, его тоску, отчаяние.

Илья, развалившись в плетеном кресле, рассматривал какую-то железку и курил сигару. Конечно, он не успел забраться во внутренности «Супер-В», чтобы «кое-что усовершенствовать», чему Кремов чрезвычайно обрадовался. Он запустил двигатель и, махнув Илье рукой, выкатился из бокса.

Галаган привычно чертил в блокноте абстрактные фигуры. Получалось хорошо – ровно и красиво. Так же складывались мысли.

Сопротивление, теряя людей и источники дохода, успешно выкорчевывалось. Временами казалось, что удары Бюро наносит больше «по мясу», а не в жизненно важные органы подполья. Но вызванное этим легкое беспокойство уже не шло ни в какое сравнение с недавней депрессией. Как же ненавидел Галаган состояние неведения, когда крупная рыба в мутной воде ускользает раз за разом из рук, лишь слегка касаясь пальцев плавниками. Тогда проблема заключалась в мобильности врага, в изворотливости, с которой его верхушка уходила от спецов сыска. Безусловно, ни технических, ни материальных возможностей соперничать на равных с Бюро у подпольщиков не имелось, однако они компенсировали это преданностью своим поганым идеям, даже фанатичностью.

Ничего, с новым оружием Бюро ни один фанатик не уйдет от расправы! Они даже не представляют, на что способна пока еще сырая «Эра»! Титаническая машина, страшная.

С ней уже сейчас явственно проступили контуры врага. Подпольщики, словно потревоженные крысы, задвигались, засуетились, в их среде зародились недоверие и подозрительность. Хорошо. Имена озвучены, явки накрыты колпаком.

Но существовали пока игроки с не вполне понятными ролями. Например, агенты регулярно фиксировали активность подполья на восточных окраинах Защекинска, и смысл ее до сих пор оставался мутным – там не грабили инкассаторов, не распространяли наркотики. Что же тогда? Вопрос.

Несмотря ни на что, Конрад чувствовал себя хозяином положения. «Эра» засвечивала все больше негодяев, Бюро устанавливало их личности и наблюдало. Со временем вся сеть раскроется, старая добрая прослушка позволит каждого классифицировать, вывернуть наизнанку, а потом – грандиозная резня. Они даже сообразить ничего не успеют!

Галаган ощутил даже нечто похожее на эйфорию: непреодолимый запрет из правила Кертисса готовился рухнуть, не останется и одного процента преступников, с которыми ничего нельзя поделать! С «Эрой» Бюро превращалось в гиганта, способного вычленить любую, пусть и самую микроскопическую, песчинку. Что это, если не всевластие? Можно ли от этого не опьянеть? Время Януса-либеро истекало.

Система. Об истинном ее назначении, об эпохальной роли в жизни человечества, в сущности, не догадывался никто. Ни Ян, которому открыли лишь малую толику информации, ни тайная полиция, ни даже Галаган, будто бы посвященный во все секреты.

Опутывая модулями слежения город, «Аррива» взращивала существо доселе невиданное, несущее ростки глобальной революции.

Сперва производился «впрыск». По публичным каналам в общество запускалась информация о преступлении, описывались приметы подозреваемых, проводилось порицание. Так формировалась цель. У причастных к преступлению цель неизбежно находила отзыв, и помимо воли они начинали переживать негативные эмоции. Вызванную впрыском реакцию тут же улавливала бесстрастными сенсорами «Эра», вынюхивавшая характерные следы где только можно.

Далее включался механизм «маркирования тела» и передачи ориентировки средствам реагирования – полиции, со всеми вытекающими.

Недостаток у «Эры» водился лишь один: в случае расплывчатости цели впрыск вызывал реакцию страха у обширного кластера людей, и всякий, причастный к чему-то, похожему на заложенное, начинал «фонить». Так, загрузив в систему тестовую цель «хищение государственных средств», Мегаполис оказался лицом к лицу с собственными пороками.

Взирая тысячами бесстрастных линз на людей, «Эра» присваивала код опасности субъекту без имени, места проживания и половых признаков. От этого не существовало спасения и оберега, ведь машине все равно, что министр, что бродяга, – она учитывала только свечение психоследов, а уж у министра эти цвета на редкость грязные.

Можно представить ужас продажных политиков, судей, врачей, копов, когда «Эра» принялась присылать за ними автомобили с зарешеченными окнами. Она же, не сбавляя оборотов, продолжала «маркировать» вельможные «тела» дальше – просто цвета, просто коды опасности, раз за разом.

Само по себе это не означало катастрофы, ведь грязный след еще нужно сопоставить и связать с совершенным в реальности преступлением, а это представлялось весьма затруднительным. Эксперимент с неудобной машиной мог закончиться, едва начавшись, знай о таком положении вещей «маркированные».