Иван Беденко - Код человеческий [litres]

Спальню ему, теперешнему, отвели угловую, с маленьким оконцем, выглядывающим на запад. В крошечную комнатку помимо сетчатой кровати, стула и полированного шкафа ничего впихнуть не сумели, но и того казалось сверх меры: шкаф занимал едва ли не треть объема, а его дверцы при открывании почти доставали до кроватного торца. Комната эта показалась Кремову лучшим местом на всем белом свете. В недра шкафа он упрятал весь свой скарб: развесил на старомодные плечики экипировку, в ящички рассовал предметы первой необходимости, шлем водрузил на антресоли. Тетя с сестрой привели кровать в порядок, застелили ее толстенным матрацем и белыми простынями.

Дверь из кельи Игоря выводила в комнату побольше, там стояла кирпичная печка с черной чугунной плитой, оштукатуренная и выбеленная с боков и по дымоходу. На поверхности плиты, напоминая мишени в тире, выделялись чугунные кольца-матрешки, вложенные в круглое отверстие на плите и друг в друга. Ими регулировался нагрев посуды: вынутая из «мишени» серединка открывала маленькое отверстие, для чайника, к примеру; следующее кольцо расширяло горелку посильнее, и в дело шла сковородка; из отверстия, освобожденного от колец, уже жарило как от ракетного сопла, только казан подставляй!

На потемневшей от времени тумбочке, накрытой ажурной тюлью, стоял керамический кувшин с водой и граненый стакан. На стене висели выцветший портрет молодого деда Никифора с женой да картина-«кубань» с всадником. Потолок белел свежей побелкой, распространявшей характерный ракушечный аромат. Тетя сказала, что здесь ничего не изменилось с детства Игоря, и он желал поверить этому. Но без последнего штришка, с которым смутно-томительное «почти» сменится ярким озарением, не получалось. Нечто ключевое, неотрывно вплетенное в душу секретным кодом, никак не попадалось на глаза.

Игорь лег на кровать и сомкнул веки. За стеной бушевал степной ветер, от его порывов поскрипывали в ушках ставней упорные крючки и бесновато взвывала печная топка. Пахло свеженькой наволочкой, горячими кирпичами, старым настенным ковром, деревом, известью. По коже разбежались мурашки – да, это тот дом, который он когда-то покинул, дом просто ждал момента, чтобы остаться с маленьким мальчиком наедине, обнять его и успокоить. Игорь беззвучно заплакал. Ему захотелось к родителям, которых он никогда не видел, захотелось обнять маму и отца. Они тоже были здесь и дышали этим воздухом.

Максим Кремов, из ненаписанного. Остров Харта, Мегаполис.

«День 4.

Хорошие новости – догадка в отношении Джонсона и компании подтвердилась. Вчера ночью меня отметелили в карцере. Тупые ублюдки, им не хватило ума даже на малость – не засветиться. Сынок, как видишь, не остается ничего другого, кроме как писать тебе „мысленно“. Мыслей им не отнять у меня.

Опостылевшие рожи надзирателей я больше не увижу, сегодня меня и нескольких горемык погрузили на старую баржу и привезли на остров смерти.

Теперь, когда нас никто не слышит, я могу рассказать тебе о вещах более важных, чем ребис, болячки и лагерный быт.

На острове совсем другая реальность, здесь прячутся самые страшные и гнусные грехи нынешних „элит“ человечества. Я никогда не задумывался, а сколько людей жило перед нами? Сколько приходится мертвых на каждого живого? И что они, мертвецы, для нас? Теперь понимаю, что предки совсем не должны отдаляться от потомков, нужно навещать и помнить ушедших, взамен они поддержат и наставят, научат на своих ошибках, а самое главное – продолжат жить в нас. Представляешь: ходишь себе по земле такой уникальный и временный, а на самом деле думаешь мыслями своего прадеда, и поэтому тебе не двадцать пять, а семьсот двадцать пять лет! Скажешь, чушь? Вовсе нет! Это как перерождение массы личностей в одном единственном теле! Точно говорю. Задача живущего – впитав в себя весь опыт родителей, совершить еще один шажок в развитии: стать чище и светлее, приблизиться еще немного к Истине! А теперь представь, у человека забирают его предков – не знает он, ни кто они, ни где похоронены, ни чем жили и чего добились, через что прошли и каких ошибок насовершали. Выходит, начинай все сначала, а за коротенькую человеческую жизнь разве успеешь прожить сотни предыдущих, да еще чего-то нового достичь? Нет, конечно!

На острове смерти происходит обнуление истории и памяти, здесь без табличек и обрядов утилизируют целые поколения, по каким-то причинам „элитам“ не нужна память и опыт предков.

Вот это страшно! Я не боюсь смерти, я боюсь, что будет за ней, когда детей не подпустят к отцовским гробам. Я переживаю за тебя, малыш! Только сейчас стало ясно, что улыбчивые крепкие ребята метили не в меня, им нужны вы – наши дети. Они борются за ваши души, они хотят управлять вашим будущим, будущим, где все должны оказаться лояльными людоедскому режиму! Не сдавайся, сынок, не опускай руки, борись! В противном случае, съедят! Люди станут просто ресурсом, ничем не лучшим и не худшим, нежели постылый ребис. Я не хочу, чтоб ты превратился в существо с первичными потребностями, и если уж судьба мне что-то задолжала, то пусть вернет долг так – ты вырастешь Человеком».

Сквозь дрему почувствовалось чье-то присутствие.

– Игорюша! – послышался полушепот. – Спишь ишо?

Игорь открыл глаза и в дверном проеме увидел деда Никифора. Он усох сильно, но даже если бы Нерв встретил его в мегаполисной толчее, то непременно узнал. Те же усы, та же улыбка и ласковый взгляд, даже морщины те же, даром что глубже и чернее стали.

Игорь поспешно вскочил с кровати и обнял деда, от которого пахло отсыревшей тканью и куревом.

За окном хлестал дождь и завывал пуще вчерашнего ветер. Темно, хоть и утро. Дед Никифор подбросил дровишек в топку, снял верхнюю одежду.

– Прасковья с Ганкой в дом звали, но я отбился. Они нам сюда харчи принесли. Сидай за стол, перекусим.

Игорь оделся и последовал предложению деда.

– Я тебя еще две недели назад поджидать начал. Что так долго? – поинтересовался тот.

– Откуда вам о моем приезде известно было? – удивился Кремов.

– Откудова! Вам! – передразнил дед добродушно. – Мальцом ни разу деда на «вы» не называл. «Дед, дай свистульку! Дед, возьми на ручки!», а зараз диво дивное, пындытность городская – уже «вы». Я тебя, внучек, может сердцем чуял, знал, что рядом ты.

Игорь смущенно улыбнулся и снова обнял деда. Шевельнулось потревоженное невзначай желание забраться к нему на руки, жаль, несбыточное.

Они не успели позавтракать, появился дядька и безапелляционным тоном потребовал всех в дом. Дед Никифор хитро подмигнул Игорю: мол, уважим хозяина.