Иван Беденко - Код человеческий [litres]

После первого глинища Кремов поймал себя на мысли, что ни одного незнакомого мечетинца для него не осталось. Пусть немного, пусть вскользь, но каждый «пощупал» новичка, оценил его, занес во внутренние реестры. С непривычки Игорь тогда еле волочил ноги и от первой же рюмки можжевеловки захмелел совершенно. Окружающие добродушно посмеивались над ним, но никто не мог попрекнуть в отсутствии трудового упорства и неуважении к остальным. Дядя Витя остался доволен племянником.

Хорошо!

За «глинищем» обычно следовал «саман». Саманом называли кирпичи, нарезаемые из схватившейся глиняной массы. Хозяин с родней выкладывал их на пустыре ровненькими рядами для окончательной просушки. Саман получался прочным, не трескался из-за армирующего эффекта соломы. Хату складывали тоже силами хозяина и родни, да с привлечением знающих людей, если требовалось. Затем наступала очередь «горища»!

Тут уж на стройке пахали все, независимо от пола! Станичники крыли крышу, а между ее деревянными перекрытиями укладывали свежезамешанное глинище. Наиболее опытные женщины в платках, защищавших волосы, штукатурили стены, остальные вновь накрывали столы в шалаше.

Горище, то есть чердак по-мечетински, знаменовало собой конец основных работ по возведению хаты: теперь она могла защищать семью хозяина от непогоды. Дальнейшее благоустройство считалось внутрисемейным делом.

Праздник в шатре по такому поводу закатывался уже грандиозный! После нескольких рюмок заводились хоровые песни, детвора от мала до велика носилась меж столов под беззлобное ворчание стариков, а затем самые маленькие сорванцы засыпали прямо на руках у поющих мам. Ближе к ночи песни становились протяжнее и трагичнее. Игорь видел, как не стесняясь плакали захмелевшие станичники. Постепенно посуда убиралась, хозяйке помогали ее вымыть, и гости расходились.

Горища откладывались в людской памяти зарубками, по которым отмечался ход станичной жизни. «Это было после горища у молодого Левады!» – говаривал, например, кто-то, желая привязать рассказ ко времени. «У Николая или Тимофея?» – уточняли собеседники. «У Тимофея», – пояснял тот, и каждый мечетинец безошибочно понимал, о каком периоде ведется речь.

Игорь однажды даже поймал себя на мысли, что Анькин отказ от замужества был для нее огромной ошибкой. Уже б построили дом, ждали первенца, она встречала бы мужа по вечерам с работы. И не важно отсутствие супермаркета в шаговой доступности, сколько денег на ХАЭНах, что там блеют по телеку напомаженные дикторы о преступности. Не до того. Энергичная Аня всяко справлялась бы с кучей домашней работы, она из простых.

Игорь ни о чем не жалел, а прикинул про нее так, гипотетически.

Он устроился к деду Никифору в заготконтору. Ходил с опытными трапперами в недалекие промыслы, помогал переносить меха и мясо. Каждый день, каждый час Игорь узнавал что-то новое: о поведении в степи, о выживании. Бить дичь пробовал, но без особого успеха, да и не рвался он бить дичь. Куда лучше Игорь справлялся с прозаическими манипуляциями по вязке шкурок, просолу тушек, готовке обедов и без ропота волок «люльку» с охотничьими трофеями. В пустоши такой помощник здорово облегчал охотникам существование, ему были благодарны.

У опытных трапперов Игорь спрашивал о Солнечном: ходил ли кто туда, далеко ли город? Собеседники в лучшем случае недоуменно пожимали плечами, в худшем советовали не забивать голову чепухой. Выходило, что добраться до развалин – абсолютно нереальная задача, но никто внятно не мог объяснить почему.

Дед с каждой отлучки поджидал Игоря с нетерпением, расспрашивал, как «молодцу в степу» жилось, не сподобился ли он «шмальнуть с ружжа чи с арбалету» по живности, сильно ли «заморился». Ходилось Кремову легко, тут дед мог быть покоен, но нелады внука со стрельбой его расстраивали.

– Ничего! – заявлял дед. – Петруха как с учебы вернется, так возьмется за тебя.

Петрухе оставалось учиться совсем немного.

Предложения Игоря сменить занятие и перейти в сельхозбригаду дед Никифор пресекал на корню. Кремов удивлялся дедовскому упорству, ведь в поле он сгодился бы куда вернее: там не требовалось виртуозной стрельбы. Неужели так довлело над дедом обещание, данное давным-давно отцу?

Матвей припарковал автомобиль у супермаркета и задумался в ожидании Лили.

Он со своим врожденным чувством осторожности начинал замечать негативные знаки. «Пуля» разрослась, не все новички внушали доверие, на их тщательное испытание не хватало времени. Под конкретные подозрения пока не попал никто, но, перфекционисту от природы, Ночному Ястребу становилось неуютно.

После провала Юкэ и Игоря над его головой стремительно сгущались тучи. С партнерами Туров поспешно оборвал связь. Это по их вине все пошло наперекосяк, это они поручали опасные доставки. Они красные, без сомнения, а значит, токсичны.

Правда, без них нет прежнего дохода.

Курьеры в открытую судачили о потере заработка, дисциплина падала, появились проблемы с доставкой обычных грузов и почты. Уныние крепко прописалось даже в головном офисе, где работать прежде считалось престижным. Завхоз урезал расходы на текущее обеспечение, хороший кофе с плюшками канули в Лету, и отныне всем снова приходилось довольствоваться чаем в одноразовых пакетиках, которые отвратительно походили на женские гигиенические прокладки, да пирожками, прозванными «стельками» за жесткое невкусное тесто.

Сейчас где-то в супермаркете галчонок в дорогом пальто гуляет с тележкой между стеллажей с продуктами, размышляет об ужине… Да какой она теперь галчонок? Лиля преобразилась в лебедь, сильную, ухоженную. Им с Матвеем хорошо.

Больше ничего не нужно, только риск уродует жизнь, неотступно следуя по пятам. Туров научился бояться: разоблачения Бюро, конкурентов, не прощающих слабости, даже «стариков» из «Пули». Страх точил изнутри, отравлял светлые события и в конце концов концентрировал все мысли на себе – чудовищная гравитация! Хотелось убежать куда-нибудь, скрыться. В голове часто всплывали образы тихих заброшенных уголков Защекинска: широкие зеленые листья лопуха у дальней глухой изгороди одичавшего сада, манившие безмятежностью и возможностью избавиться от изнуряющего напряжения. Но страх прочно держал на месте, подавляя волю. Никаких иллюзий.

Раньше, когда случалось делиться переживаниями с Игорем, тот обычно прошивал сочувствующим взглядом и после паузы объяснял, что Туров балансирует у черты, за которой – эмоциональный взрыв и тяжелое нервное расстройство. «Схлопнешься, – задумчиво добавил как-то Кремов. – Похоже, подсознание, вбрасывая успокаивающие виды, отчаянно пытается тебя охладить». Странно, но вся эта психоделическая муть укрепляла. Что-то умел Игорь такое внушить, что страх отступал. Может, заклинания нашептывал незаметно? Каким-то непостижимым ремеслом он владел и один понимал. Тогда верилось во взаимовыручку, дружбу.