Райан Гродин - Город-крепость [litres]

– Зависит от того, как ты сам на это смотришь. Постарайся поглядеть на это с моей стороны. Думаешь, я позволю тебе уйти, когда ты столько всего знаешь? Столько всего видел? Другие давно бы уже лежали в мешке для трупов. Но у тебя есть мужество и мозги. Ненавижу, когда такие активы пропадают даром.

– То есть… я либо присоединяюсь к Братству, либо готовлю голову для пули?

– Назовём это возможностью.

– Обожаю возможности. – Я пытаюсь ухмыльнуться. Пытаюсь не думать о Хиро и Пат Ине, о Цзин Линь и Мэй Йи, и бесконечной череде других жизней, которые разрушил этот человек. Пытаюсь не чувствовать осколки шрапнели, безостановочно жалящие, горящие у меня в груди.

– Конечно, есть парочка формальностей, через которые нужно пройти, чтобы стать полноценным членом Братства. Проверка твоего происхождения, клятва и всё подобное. И конечно, необходимо удостовериться в твоей преданности нам. Каждый из моих людей проведёт некий тест .

– Всё, что угодно, – говорю я.

– Что угодно? – рука его отпускает подбородок, зарывается в карман пиджака.

Я киваю и думаю обо всех тех ужасах, которые он может приказать. Обо всех ужасах, которые я уже ненавижу.

– Одна из девушек доставила мне проблемы.

Нет. Нет. Нет. Всё, что угодно. Всё, только не это. Такое ощущение, словно меня вскрыли и выпотрошили, вытащили кишки наружу, так что теперь они растекаются по синим хирургическим перчаткам, как внутренности тыквы. Голова кружится, но я изо всех сил стараюсь удержать на лице улыбку.

Лонгвей принимается ходит вокруг меня кругами:

– Подозреваю, что она общалась с кем-то снаружи. Сегодня утром мы нашли дыру в её окне, а другая девушка уверяет, что видела на той стороне ракушку.

– И что вы собираетесь с ней делать? – Слава богам, что последние дни я большую часть еды отдавал Чма, потому что в желудке настоящая буря, словно за кормой парома. Хаос волн, разрезаемый на кусочки острыми гранями винта.

– Гнилое яблоко нельзя хранить в общей корзине. Впрочем, я начинаю подозревать, что все они уже с гнильцой. Раз в несколько лет такое обязательно случается. Одна дура решает сбежать, и остальные сходят с ума. Видимо, придётся избавиться от всего урожая. – Он качает головой, словно избавляется от лишних мыслей. – Но если девчонка действительно говорила с кем-то через окно… нужно узнать, что именно она сказала. С кем она разговаривала.

– И что должен делать я?

– Ты… – Лонгвей замолкает и направляется в угол, где гудит миниатюрный холодильник, переживая своё жалкое существование. – Ты поможешь мне узнать правду.

Дверца открывается, раздаётся перезвон бутылок и вспышка слишком яркого света. Лонгвей берёт что-то с полки. Достаточно маленькое, чтобы полностью скрыться в ладони, пока главарь Братства захлопывает холодильник.

– Я уже дал ей время обдумать, какая судьба её ждёт, если решит молчать. Ты и я… мы сейчас спустимся вниз и зададим ей пару вопросов.

– Но что… что буду спрашивать я?

– Задавать вопросы – моя работа. Если же она откажется отвечать, ты используешь это.

Ладонь его раскрывается, как устрица, отдающая жемчужину. Только в руке Лонгвея совсем иное сокровище. Там тонкий, как карандаш, шприц, наполненный жидкостью цвета говяжьего бульона. Наркобарон осторожно передаёт его мне, держа иглу подальше от кожи.

Шприц как прохладный яд на ладони. Я стараюсь спрятать дрожь в руках.

Героин.

Он хочет, чтобы я вколол ей наркотик.

– Не переживай. Это не дельце, а сущий пустяк. – Он улыбается. – Ведь как ты там сказал? Жизнь важнее всего?

Такси, которое я останавливаю, не сравнится с машиной Санов. Но у меня всё равно такое ощущение, будто я езжу по кругу. Снова и снова. Назад, вперёд и снова назад. Город проносится мимо, такой же, как раньше. Разве что сейчас на дворе ночь. Когда такси взбирается на холм Тай Пин, весь Внешний город сияет. Неоновые огни мерцают в черноте ночи. Тёмное море. Я пытаюсь найти в небе Кассиопею, но её нет. Сгинула в электрическом тумане.

Водитель оборачивается:

– Какой там номер?

– Шестьдесят два – отвечаю я, притворяясь, что это не мой мир сейчас рушится. Что Мэй Йи и Дэй не в ловушке в борделе Лонгвея. Не окружены головорезами с пушками. Что я здесь не ради того, чтобы сражаться за них.

«Это просто очередная наркосделка, – успокаиваю себя, хотя знаю, что всё совсем не так. – Сделай всё правильно, и с ними ничего не случится».

Но на этот раз не будет быстрого обмена. Никакого: я вам наркотики, вы мне деньги, и делу конец. Такси едет к мужчине, который приходит к моей сестре. Который платит Лонгвею деньги, чтобы… Нет! Не могу об этом думать. Не сейчас, когда карман куртки оттягивает пистолет.

Вместо этого я всё внимание обращаю на заусеницу. Нервно вгрызаюсь в неё зубами. Когда мы подъезжаем к дому номер шестьдесят два, на большом пальце не хватает куска кожи.

– Вас подождать? – спрашивает таксист.

Я качаю головой и протягиваю ему деньги. Водитель оставляет меня на обочине. В темноте. Под звёздами и гигантскими соснами. У открытых ворот.

Дом стоит на самой вершине холма за густой завесой деревьев. Это здание, в котором больше стекла, чем металла. Сквозь прозрачные стены доносится свет, заливая всю округу. Внутри копошатся десятки людей, словно крошечные куклы. Женщины затянуты в вечерние платья. На мужчинах хрустящие чёрно-белые костюмы. Здесь много иностранцев – подтянуты и светловолосых.

Вечеринка. Посол устраивает вечеринку.

Люди за стеклом похожи на рыбок, которые плавают кругами в своём аквариуме. Этот мир – эти люди с украшениями и дорогими напитками – не менее пугающие, чем бандиты Лонгвея. Бандиты, которые сейчас, скорее всего, держат пушки у висков Дэя и Мэй Йи.

Я втягиваю воздух сквозь зубы. Давлю в себе слёзы страха и боли. И иду к двери.

Швейцар замечает меня, и улыбка его превращается в оскал.

– Пожалуйста, – выдавливаю я, прежде чем он успевает что-то сказать. – Мне необходимо поговорить с послом.

– Он занят, – отвечает слуга. Голос его кислый, как и выражение лица.

– Это… это касается Мэй Йи.

– Молодой человек, я не знаю, о ком вы говорите, но вам стоит уйти. – Дверь начинает закрываться. – Пока я не вызвал охрану.

Останавливаю дверь левой, здоровой стороной и проскальзываю внутрь. Швейцар кричит. Я со всей силы пинаю его по голени и убегаю.

Врываюсь в толпу гостей, как бешеный поросёнок. Парочка западных женщин что-то кричит – слова, которые я не понимаю.

– Осаму! – ору я, не представляя, что ещё сделать.

Гости замирают. Все взгляды обращаются ко мне.

– Что здесь происходит? – От толпы отделяется мужчина. Слова его громыхают, как далёкий гром. Тусклой, контролируемой яростью. – Как ты сюда попал?