Колсон Уайтхед - Подземная железная дорога [litres]

– Ричард обыскивал трюм парохода, отправлявшегося в Теннесси, и там нашел эту мерзавку по имени Луиза. Луиза, воспользовавшись неразберихой на плантации, где происходят перемены, улизнула оттуда и несколько месяцев скрывалась по лесам, надеясь, что ей удалось перехитрить нашу систему правосудия.

Луиза, корчившаяся на сцене, чуть подняла голову и тут же ее уронила. Залитые кровью глаза вряд ли были способны разбирать лица мучителей.

Джеймисон воздел сжатые в кулаки руки к небу, словно грозя там кому-то. Его врагом была ночь, догадалась Кора, ночная тьма и фантомы, которыми он ее населял. Под покровом тьмы, кричал он, цветные выродки посягают на жен и дочерей белых граждан. Эта тьма, коей несть конца и края, грозит поглотить ценности Юга, беззащитные, отданные ей на поругание.

Но на защиту этих ценностей встают белые всадники.

– Каждый из нас пожертвовал чем-то ради новой Северной Каролины, ради ее прав, – продолжал Джеймисон. – Ради отдельной нации, которую мы выковали, нации, независимой от вмешательства янки, незапятнанной представителями низшей расы. Нам удается обуздать черные орды, исправляя тем самым давнюю ошибку, допущенную на заре становления Америки. Некоторые, как наши братья в соседнем штате, до сих пор носятся с идеей развития черномазых. С куда бо́льшим успехом можно обучить арифметике осла! – С этими словами он наклонился и потрепал Луизу по обритой голове. – И когда эти выродки попадают в наши руки, уж мы-то знаем, что с ними делать.

Толпа расступилась, повинуясь привычному ритуалу. Белые всадники с Джеймисоном во главе потащили девушку к могучему дубу, возвышавшемуся в самом сердце парка. Еще днем Кора заприметила стоявший в сторонке помост на колесах – там прыгали-скакали дети. Теперь его установили под дубом. Джеймисон воззвал к добровольцам, и множество людей всех возрастов ринулись к помосту, облепив его слева и справа. Сверху на него поставили Луизу с накинутой на шею петлей. Белый всадник расторопным, отточенным многократными повторениями движением перебросил веревку через толстый сук.

Одного из добровольцев, вызвавшихся выталкивать помост из-под ног Луизы, изгнали из рядов – оказывается, во время пятничного действа на прошлой неделе он это уже делал. Освободившееся место мигом же заняла подсуетившаяся молоденькая брюнетка в розовом платье в горошек.

Когда Луизу должны были вздернуть, Кора успела отвернуться. Она отползла в дальний угол закутка, своей новой западни. Последующие несколько месяцев, если ночная духота позволит уснуть, она будет спать только в этом углу, самом дальнем от парка, потому что другого способа спрятаться как можно дальше от биения омерзительного пульса города у нее не будет.

Толпа смолкла. В тишине раздался голос Джеймисона, отдающего приказ.

Чтобы объяснить, почему они с женой держат Кору взаперти на чердаке, Мартину пришлось начать издалека. Все, как всегда на Юге, началось с хлопка. Безжалостная машина по сбору хлопка требовала топлива – африканских рабов. Корабли бороздили океан и привозили чернокожих, чтобы было кому работать на полях и производить на свет новых рабов.

Поршни этой машины ходили не зная устали: чем больше рабов – тем больше хлопка, чем больше хлопка – тем больше денег, чтобы купить еще больше земли и выращивать на ней еще больше хлопка. Даже с прекращением работорговли, когда на смену одному поколению пришло другое, статистика оставалась угрожающей: сплошные черномазые. В Северной Каролине белого населения было в два раза больше, чем цветного, но в Луизиане и Джорджии и тех, и других было поровну. А по соседству, в Южной Каролине, черных оказалось больше аж на сто тысяч. И представить себе, что последует, если раб сбросит оковы и начнет мстить, было несложно.

В Джорджии, Кентукки, Южной Америке, на Карибах черные невольники затевали непродолжительные, но достаточно серьезные столкновения с хозяевами. Прежде чем восстание в Саутгемптоне было подавлено, жертвами Тернера и его ребят стали шестьдесят пять человек, среди которых были женщины и дети. За это белые отряды самообороны и патрульщики линчевали чуть ли не втрое больше народу, среди которых были заговорщики, сочувствующие и просто попавшие под горячую руку, чтоб неповадно было. Чтобы все всё поняли. Но статистика от этого не поменялась, а цифры вещь упрямая, убеждению не поддающаяся.

– Тут у нас патрульщики были уравнены в правах с полицейскими, – сказал Мартин.

– Это везде так, – ответила Кора. – Слово поперек – в порошок сотрут.

Разговор происходил за полночь в понедельник. Дочь Мартина с семьей уехали домой, Фиона тоже ушла к себе в Айриш-таун – населенный ирландцами район на окраине. Мартин поднялся на чердак и присел на край ящика, обмахиваясь шляпой. Кора ходила туда-сюда, пользуясь возможностью расправить затекшие суставы. Впервые за несколько дней ей представилась возможность выпрямиться в полный рост. Этель заперлась у себя. Плотные синие шторы были задернуты, огонек свечного огарка, словно дрожащий язычок, лизал темноту.

Даже в такой час говорить можно было только шепотом. Сын соседа Мартина был белым всадником.

Как ставленники рабовладельцев, патрульщики превратились в законную власть – белые, бессовестные и беспощадные. Это были выходцы из низов, самые отпетые, которых по недостатку ума и в надсмотрщики бы не взяли (Кора согласно кивнула). Для задержания иного основания, кроме цвета кожи, патрульщику не требовалось. Рабы, схваченные за пределами плантации, обязаны были предъявить пропуск, иначе порки или окружной тюрьмы им было не избежать. Свободным неграм полагалось иметь при себе вольную или иное доказательство свободного статуса, иначе им снова грозило рабство; зачастую их все равно выставляли на торги для продажи. Черномазых выродков, оказывавших сопротивление, пристреливали как собак. Патрульщики когда вздумается устраивали облавы в невольничьих деревнях, не чинясь, приходили с обысками в дома вольных негров, воруя трудом нажитое белье и пытаясь затащить в койку женщин.

В ходе боевых действий – а подавление невольничьего мятежа было славным поводом поднять оружие – у патрульщиков появлялась возможность из отребья превратиться в армию. Мятежи рисовались Коре страшными кровопролитными битвами, разворачивавшимися на фоне ночного неба при свете пожарищ. По словам Мартина, восстания всегда были мелкими и сумбурными. Рабы выходили на дорогу с самодельным оружием – тесаками, серпами, ножами и булыжниками. По наводке предателей белые ждали их в засадах, косили повстанцев пулями и топтали лошадьми при поддержке армии Соединенных Штатов. По первому сигналу к патрульщикам присоединялись добровольцы из отрядов белой самообороны, готовых задавить мятеж, ринуться в невольничьи деревни и пожечь дома вольных негров. Тюрьмы ломились от подозреваемых и случайно оказавшихся рядом очевидцев. Виновных вешали, а заодно, чтоб неповадно было, вешали и огромное количество невиновных. Свершив возмездие, причем так, чтобы наказание намного превосходило преступление, добровольцы возвращались к своим фермам, лавкам, фабрикам, а патрульщики продолжали нести службу.