Эми Эвинг - Белая Роза

— Мне так жаль, — шепчу я, и слёзы, сдерживаемые до этого момента, начинают бежать вниз по моим щекам мириадами тонких ручьев. — Мне так жаль, Аннабель.

Меня поглощает необратимость ее смерти — зияющая, бесконечная пещера скорби. Слезы превращаются в рыдания, которые разрывают мне грудь, и я плачу до такой степени, что горло и легкие начинают болеть. Внутри меня не осталось ничего, кроме пустоты в том месте, где раньше была Аннабель.

ПРОХОДИТ ВРЕМЯ.

В какой-то момент я замечаю, что у меня болят предплечья — ноющая боль, которая отвлекает меня от скорби. Но у меня нет сил, чтобы двигаться.

Кажется, я слышу что-то за дверью… Небольшой хлопок, затем два удара. Может, герцогиня вернулась. Интересно, кого она убьет передо мной следующим.

Дверь открывается, и входит ратник. Он в одиночестве, что сразу же настораживает меня, и он закрывает за собой дверь. Его взгляд на одно ужасающее мгновение задерживается на теле моей подруги, затем он торопливо направляется в мою сторону.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он. Я никогда не слышала, чтобы кто-то из ратников герцогини говорил, но этот голос ужасно знаком. Мне даже не приходит в голову ему ответить.

Он достает что-то из-за пояса, и тут мои руки освобождаются. Я падаю на пол, не пытаясь даже этому сопротивляться. Он ловит меня.

— Вайолет, — шепчет он. — Тебе больно?

Откуда Ратник знает мое имя? Он слегка трясет меня, и его лицо приходит в фокус.

— Гарнет? — Я пытаюсь ответить, но мое горло пересохло.

— Вставай же, — горит он. — Нам нужно убираться отсюда, у нас не так много времени.

Он грубо ставит меня на ноги. Я иду несколько шагов нетвердой походкой и опускаюсь на колени перед телом Аннабель. Ее кровь все еще на ковре — я чувствую, как она пропитывает мою ночную рубашку. Я заправляю прядь ее волос за ухо.

— Мне очень жаль, — шепчу я. И осторожно закрываю ее глаза кончиками пальцев.

— Вайолет, — говорит Гарнет, — нам нужно идти.

Я целую ее чуть выше уха. Ее волосы пахнут лилиями.

— Прощай, Аннабель, — шепчу я.

Затем я заставляю себя подняться. Гарнет прав. Нам нужно уходить. Эш жив. Я все еще могу спасти его.

Гарнет открывает дверь, и я вижу двух Ратников, распластанных на полу. На мгновение я задаюсь вопросом — они без сознания или мертвы — прежде чем осознаю, что мне все равно.

Мы быстро проходим через гостиную и выходим из моих покоев. Зал Цветов пуст, но Гарнет сворачивает направо, направляясь к одной из нечасто используемых лестниц в задней части дворца.

— Тебя прислал Люсьен? — шепотом спрашиваю я.

— Люсьен еще не знает, — отвечает он. — Я не смог связаться с ним.

— Куда мы идем?

— Хватит задавать вопросы! — шипит он. Мы добираемся до лестницы и быстро спускаемся по ней. Под моими ногами скрипят половицы.

На первом этаже царит зловещая тишина. Двери в бальный зал открыты, длинные косые полосы лунного света тянутся к нам по паркетному полу. Я помню, как я впервые пробиралась ночью по этим залам, чтобы встретиться с Эшем в его спальне.

— Где темница? — спрашиваю я шепотом. Гарнет не реагирует. Я хватаю его за руку.

— Гарнет, где темница? Нам нужно вытащить Эша.

— Ты можешь заткнуться? — говорит он. — Мы должны вытащить тебя отсюда.

Знакомый запах атакует мой нос, и, не задумываясь, я открываю дверь в курительную герцога и тяну Гарнета внутрь.

— Что ты делаешь? — спрашивает он сквозь зубы.

— Мы не оставим его здесь, — отвечаю я.

— Он не является частью плана.

— Если мы оставим его здесь, он умрет.

— И что?

— Я только что видела, как Аннабель убили и оставили истекать кровью. — У меня в груди все сжимается. — Она была одним из самых добрых, самых милых людей, которых я когда-либо знала, и она умерла из-за меня. А если бы она была в том подземелье? Ты бы оставил ее там до казни? Я видела вас вдвоем. Ты был с ней мил. Ты ей нравился. Разве ее жизнь не имеет для тебя значения?

Гарнет неловко переминается с ноги на ногу.

— Послушай, мне на это указаний не давали, понятно? — говорит он. — Я здесь не для того, чтобы воссоединять всяких несчастных влюбленных.

— Не в этом дело. На кону чья-то жизнь. Так почему ты здесь?

— Я обязан Люсьену. И обещал помочь тебе.

— Тогда помоги мне, — говорю я.

— Я не понимаю, — говорит он. — Он всего лишь компаньон. Есть сотни таких, как он.

— И Аннабель была всего лишь служанкой. И я всего лишь суррогат, — констатирую я. — Ты говоришь прямо как твоя мать.

Гарнет замирает.

— Посмотри сюда, — говорю я, хватая окровавленную сорочку. — Это ее кровь. Твоя мать это сделала. Когда это прекратится? Сколько еще невинных людей должно погибнуть из-за нее?

Он останавливается.

— Хорошо, — говорит он, — Я помогу тебе. Но не жди, что я приму вину на себя, если нас поймают.

— Да я бы и не подумала об этом, — бормочу я. Мы выскальзываем из комнаты и крадемся по залу мимо библиотеки. Слева от неё — широкая дверь с массивной ручкой.

— Держи, — говорит Гарнет, протягивая вещицу размером с яйцо, похожую на черный мрамор. Ее поверхность неестественно гладкая.

— Что это? — спрашиваю я.

— Это вырубает охранников, — ответил он. — Не спрашивай меня как — Люсьен это сделал. Именно так я вытащил тебя из комнаты; ратники не заметили меня.

Гарнет достает связку ключей и вставляет один из них, большой и железный, в замок. Дверь открывается с приглушенным скрипом. Он поворачивается ко мне и забирает мраморную вещицу обратно.

— Как говорят, дамы вперед, — говорит он, — но в данной ситуации, думаю, мы можем обойтись без общепринятых любезностей.

Я киваю, и мы заходим внутрь. Этот проход напоминает мне секретный коридор к комнате Эша — стены и пол сделаны из камня, холодного под моими босыми ногами, и путь освещен тусклыми светящимися лампами. Передо мной вниз идет длинный лестничный пролет, и я спускаюсь по ступеням медленнее, чем должна, прислушиваясь к любому звуку, отличному от башмаков Гарнета и моих шагов. Когда мы достигаем подножия лестницы, меня пробирает холодный, затхлый воздух. Другая слегка приоткрытая деревянная дверь с железными прутьями сверху видна в нескольких ярдах от нас.

Гарнет хмурится.

— Что такое? — спрашиваю я шепотом.

Когда я подхожу к двери и распахиваю ее, все мысли о секретности и осторожности пропадают.

— Ох! — Я начинаю плакать.

Эш лежит словно какая-нибудь рухлядь на полу клетки в нескольких ярдах передо мной. Я бросаюсь вперед и опускаюсь на колени, вцепившись в холодные стальные прутья.

— Эш, — зову его я. На его лице и в волосах запеклась кровь. Его скула сильно расшиблена, а на лбу — глубокий порез. Он в одних пижамных штанах, грудь и ноги неприкрыты. Ему, скорее всего, очень холодно. Или ему было бы холодно, будь он в сознании.