Нил Шустерман - Бездушные

Кили возвращается с другой настольной игрой, перебирая пальцами белые и чёрные фигурки разного размера.

– А это что? – спрашивает Коннор.

Кили смотрит на него как на имбецила.

– Чокнулся, что ли? Это же шахматы.

Коннор улыбается – теперь, когда Кили расставляет фигуры, он их узнаёт. Шахматы тоже явно вырезаны вручную. Каждая фигура уникальна, похожа на маленькую скульптуру – вот почему Коннор не сразу их узнал. Грейс потирает руки в предвкушении. Коннор подумывает предупредить парнишку, чтобы не надеялся на многое, но решает этого не делать: уж больно тот забавен, когда проигрывает.

Кили, по прикидкам Коннора, лет двенадцать. Он не родственник Таши’ни, но Элина и её муж, Чал, забрали мальчика к себе, когда год назад умерла его мать. В то время как Элина ничего не рассказала Коннору о жизни Льва в резервации, Кили, настоящая находка для шпиона, посвятил нового друга во все подробности.

– Лев объявился здесь где-то года полтора назад, – поведал Кили. – Прожил несколько недель. Это было ещё до того, как он стал жутко страшным и все про него узнали. Он отправился с нами в духовное искание, но оно плохо кончилось.

Значит, прикидывает Коннор, Лев жил в резервации в период между тем, как они с Рисой потеряли его из виду в старшей школе в Огайо, и его прибытием на Кладбище. В мальчике уже тогда были заметны значительные перемены.

– Они здорово подружились с Уилом, – сообщил Кили Коннору, покосившись на портрет юноши, очень похожего на Элину.

– А где Уил сейчас? – спросил Коннор.

И тут случилась очень редкая вещь – Кили прикусил язык.

– Его нет, – сказал он наконец.

– Покинул резервацию?

– Типа того.

Кили резко сменил тему и принялся расспрашивать о мире за пределами резервации:

– А правда, что людям вставляют имплантаты в мозги, и им тогда не нужно в школу ходить?

– НевроТкань называется. И в школу всё равно надо ходить. Это просто такая штука, которую глупые богатенькие мамочки и папочки делают своим глупым богатеньким деткам.

– Я бы ни в жизнь не согласился, чтобы мне в голову вставили кусок чьих-то мозгов, – сказал Кили. – Кто знает, какие в них там тараканы, правильно?

В этом Коннор был с Кили полностью согласен.

Сейчас, когда Кили с головой ушёл в шахматную партию с Грейс, Коннор стремится воспользоваться моментом, захватить парнишку врасплох и вытащить из него кое-какие ответы.

– Как думаешь – Уил вернётся в резервацию, чтобы повидаться с Львом?

Кили делает ход конём, которого Грейс тут же берёт своим ферзём. Мальчик накидывается на Коннора:

– Ты это нарочно, чтобы отвлечь меня!

Коннор пожимает плечами.

– Тебе уж и слова не скажи. Так что – если они с Львом такие хорошие друзья, почему бы Уилу не навестить его?

Кили вздыхает, не отрывая взгляда от доски.

– Уила разобрали.

Коннор в недоумении. Как это – разобрали?

– Но ведь Люди Удачи никого не разбирают!

Наконец Кили вскидывает на него глаза. И в них Коннор читает обвинение.

– Мы – нет, – роняет он и возвращается к игре.

– Так как тогда…

– Хочешь знать – иди поговори с Львом. Он тоже там был.

Тут Грейс съедает одну из ладей Кили, и парнишка в ярости переворачивает доску; фигуры разлетаются по всей комнате.

– Ты.. ты… пойди съешь ка… кошку 20 20 Здесь в оригинале смешная выходка Кили обыграна автором необычно, поэтому, наверно, стоит рассказать читателям, в чём же там дело. Кили, собственно, просит Грейс съесть белку. Смысл этой просьбы показался мне тёмным, и я обратилась за разъяснением к самому автору. Шустерман ответил, что раздосадованный Кили хотел, чтобы Грейс пошла и съела дерьма, но этого он как воспитанный мальчик-арапач сказать не мог, поэтому он употребил арапачский эвфемизм. Для этого, решил Нил, подходит белка. А я обыграла таким вот образом. Съешь какошку. ( ! – выпаливает он. Грейс только хохочет:

– Ну и кто из нас сейчас низкокортикальный?

Кили опять вылетает из комнаты, напоследок обжигая Коннора взглядом, горечь в котором не имеет никакого отношения к его проигрышу.

Лев сидит в тени на террасе, обозревая ущелье. Оно и близко не такое огромное, как то, что отделяет земли арапачей от остального Колорадо; однако и в этом каньоне есть нечто впечатляющее, удивительное на свой лад. В домах, высеченных в скальной стене по другую сторону высохшего русла, под наползающими вечерними тенями жизнь бьёт ключом: детишки беззаботно играют на террасах без ограждений, смеясь, карабкаются друг за дружкой вверх-вниз по висячим лестницам. Впервые увидев это, Лев пришёл в ужас, но быстро успокоился, узнав, что трагических происшествий здесь никогда не случалось. Дети арапачей учатся управляться с земным тяготением с самого раннего возраста.

– Это мы построили величайшие мосты и небоскрёбы Америки, – с достоинством говорил ему Уил. – Мы гордимся своей способностью сохранять равновесие.

Лев понимал, что в словах Уила кроется множественный смысл; и, надо сказать, нигде Лев не чувствовал себя в таком равновесии, как в резервации арапачей. Однако именно здесь случилась трагедия, перевернувшая его жизнь и приведшая на путь клаппера. Сейчас он надеется, что ему удастся обрести немного покоя, хотя бы на краткий миг. И всё же он чувствует, что ему здесь не очень рады. Сидя на террасе, он замечает взоры, которыми одаривают его соседи с той стороны каньона. С такого расстояния Лев не может определить, чего в их глазах больше – насторожённости или любопытства.

Плечи Льва ноют; каждый удар сердца отзывается глухой болью. Левый бок его распух и горит, но по сравнению с тем, что было в автомобиле, сейчас боль немного приутихла; она усиливается, только когда юноша делает резкое движение. Лев пока ещё не виделся ни с Коннором, ни с Грейс. Собственно, он не очень-то и стремится; достаточно и того, что он знает: у них всё хорошо. Собственная жизнь представляется Льву словно бы разложенной по маленьким аккуратным ящичкам: вот он предназначенный в жертву, вот – клаппер, а здесь он беглец, а вот тут житель резервации. Он пробыл у арапачей всего несколько недель, но испытать ему довелось очень много. Мысль о том, чтобы впустить в этот хрупкий оазис остальное своё турбулентное существование, нова для него. Лев должен к ней привыкнуть.

– Когда Совет постановил изгнать тебя, у меня сердце разорвалось.

Лев оборачивается. На террасу выходит Элина, неся в руках поднос с чайником и кружкой. Она помещает его на столик.

– Я понимала, что тебя нельзя винить за то, что случилось с Уилом, – продолжает она. – Но никуда не денешься – гнев тогда был сильнее разума.

– Но не сейчас?

Элина опускается в кресло рядом и протягивает Леву кружку с дымящимся чаем: