В Бирюк - Обмасонивание [СИ]

Так продолжалось три часа. Эта буря срывала фронтоны и крыши домов, крутила в воздухе балки и тяжелые плакатные стенды, с корнем выворачивала деревья и гнала перед собой живые человеческие факелы. Из-за рушащихся фасадов выплескивались высоченные фонтаны пламени, мчались по улицам, словно приливная волна, со скоростью свыше 150 километров в час, огневыми валами кружили в странном ритме на открытых площадях. В некоторых каналах горела вода. В трамвайных вагонах плавились стекла, в подвалах пекарен кипели запасы сахара. Выбежавшие из укрытий люди вязли в жидком, пузырящемся асфальте, не могли выбраться, падали и замирали в гротескных позах…

Когда настало утро, солнечный свет не проникал сквозь свинцовый мрак над городом. Дым поднялся на высоту восьми тысяч метров и расползся там исполинской, похожей на наковальню грозовой тучей. Зыбкий жар — пилоты бомбардировщиков рассказывали, что чувствовали его сквозь обшивку самолетов, — еще долго исходил от чадящих, тлеющих груд развалин. Жилые кварталы, уличный фронт которых составлял круглым счетом 200 километров, оказались полностью уничтожены.

Повсюду лежали чудовищно изуродованные тела. По одним еще пробегали синеватые фосфорные огоньки, другие, бурые или багрово-красные, запеклись и съежились до трети натуральной величины. Скрюченные, они лежали в лужах собственного, частью уже остывшего жира. В августе, когда бригады штрафников и лагерных заключенных смогли начать разборку остывших развалин, во внутренней зоне полного уничтожения были обнаружены люди, которые, задохнувшись от угарного газа, так и сидели за столами или у стен; в иных местах находили куски плоти и кости, а то и целые горы тел, обваренные кипятком из лопнувших отопительных котлов. При температуре, достигавшей тысячи градусов и выше, многие тела были настолько обуглены и испепелены, что останки нескольких больших семей могли уместиться в одной бельевой корзине…

В ту ночь — на 28 июля 1943 года — люди впервые увидели рукотворное явление, которому гамбургские пожарные дали название „Огненный смерч“. Несколько больших пожаров соединились в один огромный. Миллионы тонн воздуха частично горели, а частично создавали эффект жуткой топки диаметром в 3,5 километра, пламя в которой подымалось вверх на пять километров. Горело не только то, что может гореть, включая людей, плавились стальные конструкции и кирпичи. Даже те, кто спрятались в бомбоубежищах, были обречены. Не все из них сгорели заживо, но чудовищная тяга высосала воздух из подземных укрытий. Пожар продолжался до шести часов, пока не спалил дотла всё в своем эпицентре. Угли, еще недавно бывшие жилыми районами Гамбурга, продолжали издавать чудовищный жар. Приступить к разборам развалин удалось только шестого августа…»

Многие из сотен тысяч беженцев находились на грани безумия… «На перрон падает фибровый чемодан, разбивается, вываливая все свое содержимое. Игрушки, маникюрный несессер, обгоревшее белье. И спаленный до мумии детский трупик, который полуобезумевшая женщина тащила с собой как остаток еще несколько дней назад живого прошлого».

«Кауфман (местный гауляйтер, он поседел за эту ночь) пишет о катастрофе, потрясающей воображение. Город с миллионным населением уничтожен, возникшие проблемы почти не поддаются решению. Население в миллион человек необходимо снабдить продовольствием, обеспечить одеждой и жильем и как можно скорее эвакуировать. Кауфман сообщает о примерно 800 тысячах бездомных, которые бродят по улицам, не зная, что предпринять».

Начальник штаба люфтваффе Гешоннек был обвинён в некомпетентности, 19 августа тот покончил с собой. Рейсмаршал был лишён доверия фюрера и счастья общаться с ним.

Так, в частности, «ломали хребет фашистской гадине».

Это — июль 1943. Война продолжается. Хотя люди понимающие, вроде Гальдера или Шпеера, ещё в январе 1942 пишут в своих дневниках:

«Война нами проиграна — русские сумели вывезти более тысячи предприятий».

Мда… И там, и здесь в основе — идеология, призывы каких-то шаманов. Но городок невелик, «огненный смерч» здесь не устроить.

Кстати, союзники, как и Дрочило, применяли «предварительное обустройство территории»: сначала летели тяжёлые фугасы, пробивавшие крыши зданий и выбивавшие взрывной волной двери и окна, создавая сквозняки. Затем отправлялись легкие и средние зажигательные бомбы. Первые поджигали чердаки, вторые, пробивая перекрытия, воспламеняли всё строение. Сквозняки моментально создавали огромные пожары.

Выживших… увязываем. Как будут крымчаки полон гонять — к жердям за шеи. Шеренги полуголых, с ободранными по ягодицы подолами — чтобы не обмарались по дороге, руки-то у всех связаны, штаны не спустишь, подол быстро не задерёшь — отводят в сторону.

Утром погоним на север, к Пичай-городку. Туда с Оки учаны придут, и поедут вчерашние вольные горожане — работы работать на Воеводу Всеволжского.

Одни — сказали глупость, другие — поверили, третьи — просто в дом пустили. Теперь всем «светлое будущее» замаячило — в болотах арыки копать.

Самород сам не спит и другим не даёт: ведёт спешный сыск. Одуревшие от пожара, переполненные ужасом всепожирающего пламени мятежники — хорошо «раскалываются».

«Момент истины» пришёл.

— Вот, Воевода, списочек. Всех кудо в земле Эрзянской. Тута пометочки. Которые — за нас, которые — против. Которые — ни богу свечка, ни чёрту кочерга. А то — непонятно пока.

«Мятежник» — это не человек. Это род, кудо. Человек здесь «своей воли» не имеет — исполняет родовую. «Пошёл христиан резать» — по «всенародному», в данном кудо, решению. Или, как минимум, со «всенародного» согласия.

Проще: если попался пленный из «рода сокола», то весь «род сокола» — враги. «Они там все такие».

— Хорошо, Самород. Первых оставляем на земле. Вторых — сам режешь или ко мне в каторгу гонишь. Остальных… в россыпь и на поселение. В те местности, где мне новых насельников надобно.

Карты подняли мятеж. Все, кто в этом деле не был явно на нашей стороне, лишается земли и воли. Истребляется, «рассыпается», «атомизируется». Обучается, расселяется, «переваривается». В «стрелочников». Или — в покойников.

Разные подробности такого «переваривания»…

Чисто например. Сожительство мужчины и женщины, не освящённое церковью, браком не считается, называется блудом. Взаимных прав/обязательств, юридических последствий — не порождает. Ты, принужденно переселяемый, будешь теперь учить язык, проходить ликбез, валять дерева, копать канавы… В удобном для меня порядке. Года два — минимум. Дождётся ли тебя твоя суженная? А будешь глупым, ленивым, скандальным… срок натурализации без отягчающих — шесть лет. Столько — только родная мать сыночка с войны ждать готова.