Бернар Вербер - Ящик Пандоры [litres]

Недаром одно и то же греческое слово, «лаос», значит и «камень», и «народ».

К этому можно относиться как к метафоре. Наверное, дочь Пандоры Пирра и сын Прометея Девкалион путешествовали и основывали колонии, способствуя возрождению человечества.

Геб открывает глаза и вздыхает. При каждом выходе из медитации ему кажется, что он видел сон, он испытывает потребность ощупать себя, чтобы снова овладеть своей телесной оболочкой. Нут, как всегда, не терпится его выслушать.

– Все хорошо. Не-хе показал, где спрятать кувшины. Это на юге, в нескольких днях пути.

– Нам придется пересечь пустыню, взвалив на себя кувшины?

– Поэтому кувшинов должно быть только два, один для меня, другой для тебя. Мы сможем нести их на спине, закрепив веревками.

– Ты начал писать пергаменты?

– Конечно, но это потребует еще времени.

Лежа в его объятиях, Нут шепчет:

– Для ускорения дела я тоже могу писать.

– Пожалуй, если хочешь.

Глядя на горизонт, он снова видит людские фигурки.

– Их становится все больше.

В это мгновение атлант чувствует в сердце эмоцию, с которой познакомился не так давно: беспокойство из-за неведомой угрозы. Он знает, что, когда они не знали страха, он бывал нужен. Но теперь страх их вообще не покидает. Выход один – не терять связи с увлекающим их вперед духом из будущего.

Из своего деревянного дома он наблюдает за соплеменниками. Они тоже чувствуют угрозу, исходящую от туземцев: тех становится все больше, и они берут пришельцев в кольцо.

Хорошо выспавшись, несмотря на десятки комариных укусов, Рене просыпается первым и снова любуется спящей Опал.

Что она делает в моей жизни? Кто она? Мы живем вместе уже несколько дней. Она рассказала мне о своей юности и о детских обидах, мы вместе открыли самый травмирующий момент в ее прежней жизни – и все же я ее почти не знаю. Она – причудливый компромисс между фантазиями своего отца и суровостью матери. Она всегда разрывалась между их энергиями и сомневается, как и я, в правде любви – этом источнике всех надежд и всех разочарований. Тем не менее в нее надо верить. Я в нее верю. Она источает прекрасную энергию.

Опал пробуждается и потягивается. Все в ней, все, что она делает, кажется ему невыразимо прекрасным. Она открывает глаза и встает. Взглянув на часы, она говорит вместо «доброго утра»:

– Нельзя терять времени. Надо ехать туда, пока не началась жара.

Приходится пожертвовать завтраком. Приняв душ, они одеваются, прыгают в джип и мчатся к Белой горе. В разгар дня светло-бежевая гора похожа на водруженный посреди пустыни прямоугольный стол.

Они поднимаются к пещере с загороженным входом. Вокруг них колеблется раскаленный воздух.

Сейчас все решится. Сейчас я узнаю, могу ли действовать в прошлом.

Температура быстро растет. Сухой воздух обжигает легкие, они часто припадают к бутылке с водой, но это не спасает.

– Скорее! – торопит Опал.

Рене достает динамитные плашки и подсовывает под круглую скалу. Потом разматывает длинный фитиль, ведущий к электродетонатору. Распластавшись за валуном, они затыкают уши. Рене нажимает ногой на детонатор.

Над ними проносится туча каменой картечи, почва содрогается. От огромной скалы осталась куча щебня.

Рене достает фонарь и светит внутрь пещеры. В глубь горы уходит длинный коридор. Они спускаются вниз по этому естественному тоннелю метров в десять высотой.

Атлантам приходилось нагибаться, чтобы здесь пролезть.

Спускаться очень трудно. От просачивающейся внутрь влаги здесь образовались сталактиты и сталагмиты, все более длинные и острые по мере спуска. Через них приходится пробираться, как через лес.

12 000 лет назад эти каменные образования могли еще не появиться. А если уже появились, то были не такими длинными.

Воздух становится все прохладнее, все влажнее.

Нас проглатывает темная каменная пасть.

Спуск никак не кончается, пещера оказалась глубже, чем они ожидали.

Сейчас мы в пищеводе.

Наконец они попадают в огромный зал с бирюзовым водоемом, где сверкают наслоения и кристаллы соли.

Желудок горы и ее желудочный сок.

Зал велик и в ширину, и в высоту. Светя фонарем на стены, два спелеолога различают в глубине этого каменного собора какие-то узкие выступы. Сначала они принимают их за сталагмиты, потом, поняв, что это, смотрят друг на друга в благоговейном ужасе.

Ребра.

Луч фонаря выхватывает позвонки и тазовые кости.

Огромные человеческие скелеты.

Разные формы таза позволяют различить мужчину и женщину. Над позвонками видны плоские треугольники лопаток, дальше громоздятся два человеческих черепа диаметром в несколько метров.

Рене проникает в более крупный костяной шар – видимо, это череп мужчины.

Это Геб? Если да, то я там, где помещался его дух. Его гиппокамп. Он освещает череп изнутри, светит лучом из пустых глазниц наружу.

Опал интересен второй, меньший череп. Переступив через нижнюю челюсть, она освещает кости носа, потом идет вдоль позвоночника этого двадцатиметрового скелета, вдоль узнаваемых костей плеча, предплечья, вдоль лучевой кости.

Пройдя каждый по своей траектории, они сходятся там, где сплелись пястные кости и фаланги двух скелетов.

– Они умерли, держась за руки, – говорит взволнованная Опал.

Она светит на грудину, там что-то поблескивает. Это ожерелье, заканчивающееся дельфином. Такое же осталось на мужском скелете.

Это они, больше некому.

Опал и Рене тяжело вздыхают, у обоих щемит сердце.

У них получилось. У нас тоже.

– Я не осмеливалась полностью в это поверить. До последней минуты, – признается она.

Вместе они освещают два прекрасно сохранившихся скелета. Все кости, до самой мелкой, на месте. Рене продолжает осмотр пещеры, освещает стены под всеми мыслимыми углами и наконец застывает перед нишей.

– Вот они!

Он указывает на два гигантских, высотой в десяток метров, кувшина.

– Расколем и посмотрим, есть ли там свитки?

Опал уже готова замахнуться топориком, но Рене хватает ее за руку.

– Свитки Мертвого моря – и те пострадали от света и воздуха. Когда кувшины разбили, пергаменты потрескались и рассыпались в пыль, в лучшем случае на конфетти. Археологам пришлось возиться много лет, чтобы разобраться в головоломках, в которые превратились тексты.

– Что же вы предлагаете?

– Они ждали 12 000 лет, пусть подождут еще несколько часов.

Рене светит на дельфинов, нацарапанных на обоих кувшинах.

– Этот опознавательный знак предложил сам Геб. Сомнений больше нет, это те самые кувшины, в них бесценные, но очень хрупкие тексты.