Бернар Вербер - Ящик Пандоры [litres]

– И ты говоришь, что нашел кувшины со всеми доказательствами?

– Два кувшина и два скелета. Все, что требуется, – это прибыть сюда, во всем удостовериться и провести радиоуглеродный анализ. После этого не останется никаких сомнений.

– Все как-то смутно… Что анализировать?

– Я все сфотографировал всего несколько часов назад.

– Можешь прислать фотографии на мою электронную почту?

Учитель истории отбирает лучшее и спешно отправляет.

Элоди разглядывает фотографии.

– Согласна, на подделку не похоже. Если это монтаж, то мастерский.

– Клянусь, никакого монтажа!

– Ты утверждаешь, что рванул динамитом скалу, перекрывавшую вход в пещеру, чтобы добраться до этих чудес. Как ты догадался, что там было чего искать?

– Если ты наберешься храбрости сюда приехать, я все тебе покажу и растолкую.

– Опять будешь рассказывать про свой регрессивный гипноз?

– Способы уже не важны, важен результат, а он налицо. Ты видишь фотографии. Если окажешься здесь, то сама все увидишь и все поймешь. Сделано грандиозное, фундаментальное археологическое и историческое открытие. Оно полностью опрокидывает наше понимание прошлого.

Элоди Теске колеблется.

– Слушай, в кои-то веки мне хочется тебе доверять. Посмотрю, чем тут можно помочь. Что именно тебе нужно?

– Не что, а кто. Пользующийся доверием ученый и именитый журналист. Их стараниями информация получит распространение и признание.

Рене заканчивает разговор.

– Остается ждать, – говорит он Опал.

Они выводят фотографии на большой телеэкран и выбирают ту, на которой поместились оба лежащие на полу пещеры огромные скелеты. От вида сцепленных рук у них щемит сердце.

«Мнемозина». Ошибки ностальгии

Фраза «раньше было лучше» надолго стала рефреном для тех людей, которые идеализируют прошлое. Вот некоторые объективные сведения, показывающие необоснованность их сожалений.

Подсчеты продолжительности жизни начались в 1740 году. Тогда она составляла во Франции в среднем 25 лет, в 1900 году 50 лет, в 2000 году 80 лет.

Иными словами, менее чем за три века средняя продолжительность жизни увеличилась более чем втрое.

Детская смертность тоже была несравненно выше. В 1740 году во Франции четверть детей умирали уже на первом году жизни. Треть детей не доживали до 15 лет. Родители, не зная, кто из их потомства останется жить, не вкладывали в детей душу и отдавали младенцев кормилицам.

Выжившие почти не могли надеяться на медицину. Мелкими хирургическими операциями до 1900 года занимались цирюльники, располагавшие острыми бритвами и ножницами – увы, редко чистыми, не говоря о дезинфекции. При любом заражении, опасаясь гангрены, проводили ампутацию. Эту операцию делали уже мясники и плотники, умевшие орудовать пилами. То же самое в стоматологии: больные зубы выдергивали щипцами, без всякого обезболивания, прямо на рынке, на глазах у толпы, почитавшей это за развлечение.

Из-за отсутствия проточной воды люди мылись редко, а то и вообще никогда.

Ввиду слабого освещения на улицах (а то и за отсутствием оного) любая ночная прогулка предпринималась в кромешной тьме и сопровождалась риском ограбления. Поэтому с наступлением темноты люди почти не выходили из дому.

Путешествовать тоже было опасно: дороги кишели разбойниками (часто это были уволенные солдаты).

Еда была однообразной, а ее качество никем не контролировалось. В отсутствие холодильников сохранность мяса обеспечивалась только солью, избыток которой вредил пищеварительной системе.

Свирепствовали эпидемии, в частности, оспы и сифилиса.

Несмотря на тревожные новости, нельзя не заметить, что в наши дни все меньше людей гибнет от голода и от войн. Становится все меньше смертельных вирусов. Неуклонно сокращается риск пасть жертвой убийства, уровень насилия в целом снижается. В нашей стране, например, количество убийств за последние двадцать лет упало вдвое. Параллельно растет информированность о случаях насилия, поэтому создается впечатление, что оно, наоборот, возрастает.

Пытаться понять наш мир по новостям – это все равно что представлять весь Париж как отделение неотложной помощи одной из его больниц.

Передышка длится недолго. Нут снова указывает на холмы, усеянные маленькими фигурками. Теперь первобытных туземцев уже не тысячи, а десятки тысяч.

Геб волнуется.

– Спрячь детей, – шепчет он Нут.

Из окна номера видны финиковые пальмы оазиса, за ними два соленых озерка с заросшими берегами и две крепости, встроенные в горные отроги, – свидетельницы войн, разыгрывавшихся здесь, посреди пустыни.

Долгожданный телефонный звонок.

– Есть две новости, хорошая и плохая, – сообщает Элоди.

– Начни с хорошей.

Рене включает для Опал громкую связь.

– Я решила твою проблему. Помнишь, я тебе рассказывала про университетского знакомого, он был в меня влюблен, а потом стал телезвездой? Его зовут Готье. Я связалась с ним, рассказала ему твою историю, показала твои фотографии. Он готов прилететь и сделать репортаж.

Наконец-то.

– Готье Карлсон?

– Он самый.

– Идеальный вариант.

– Между нами говоря, я думаю, что он до сих пор ко мне неровно дышит и рассчитывает, что эта история предоставит ему новый шанс.

Несовпадение важности открытия и причины интереса журналиста огорчают Рене.

Что я слышу, ухажер из ее молодости намерен снова за ней приударить, ну, и подтвердить существование атлантов заодно.

Он сглатывает, стараясь скрыть разочарование.

– А плохая новость?

– Я не нашла «серьезного» ученого. Довольствуйся мной. Между прочим, у меня диплом по палеонтологии, меня очень интересовала эта дисциплина.

– Твой друг-журналист и твой диплом? Думаю, этого должно хватить.

– Мы нагрянем не одни. Готье берет с собой съемочную группу.

– Когда вас ждать?

– Уже завтра. Признаться, в этот раз ты меня убедил.

Неужели она так переменилась?

– Эта история начинает меня волновать. Не терпится залезть в твою пещеру! Готье сказал, что сможет найти все необходимое для радиоуглеродного анализа.

– Ты прелесть, Элоди.

– Есть только одна загвоздка: Готье хочет все официально засвидетельствовать, поэтому нам понадобится разрешение на съемку от египетского Министерства культуры. Придется тебе передать точные GPS-координаты пещеры, мы сообщим их властям и получим право снимать.

– Никаких проблем. Ты говоришь о Министерстве культуры. Означает ли это официальное признание египетским правительством?