Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

Ян говорил негромко, но с напором.

– Если ты помнишь, она угрожала переломать тебе руки. Так что я сделал то, что было необходимо, – остановил чудище. Ты благодарить меня должен.

– Мы победили, но, боюсь, это пиррова победа – цена слишком высокая.

Эмиль огляделся по сторонам и понизил громкость голоса:

– Убийство? Это безумие! За гранью человеческой морали. Это плохо, очень, очень плохо. Как же это все портит…

Ян улыбнулся и прищурил глаза:

– Мошенник заделался моралистом? Хотя в жизни чаще всего так и бывает. А может, эта инженю Журавлева была права на твой счет? Может, ты мнишь себя очень хорошим человеком? Почему-то… Так или иначе, теперь мы сообщники, и я очень рассчитываю на взаимовыгодное сотрудничество. И вот как мы поступим: впредь будешь согласовывать со мной все решения, связанные с выступлениями, интервью и прочим. Все, что имеет отношение к твоей музыкальной карьере, должно проходить через меня. Это понятно?

– Понятно.

– Остальное обсудим завтра. А пока отдыхай. Поблагодари сестру за прием. Она – прелесть.

Ян повернулся к лестнице и пошел вниз по ступенькам. Спустившись на один лестничный марш, он остановился.

– И не забывай о безопасности. Двое будут приглядывать за тобой. Ты всем нам очень дорог. Ооочень!

Ян улыбнулся и продолжил спуск. Эмиль закрыл дверь и, почесывая затылок, поплелся в кухню.

«Проклятье! Что же делать? Он задушил Меланию. Задушил. Дерьмо! Двое теперь служат ему. Проклятье! Это была угроза? Я не понял. Шантаж? Спокойно. Если я не буду его злить, все будет нормально. Так… Он вернул мне конька, он защитил меня. Как еще он мог это сделать? Он во мне заинтересован, он не тронет меня. Твою мать! Я всего лишь хотел играть на фоно и чтобы меня любили. Как я вляпался в этот навоз? Он слышал наш разговор с Меланией. Как он оказался на чердаке? Когда я вернулся в номер, дверь была не заперта, записка лежала на кровати. Допустим, он прочитал ее и поднялся на чердак. Что именно он слышал? Что он знает обо мне? Больше нет смысла играть с ним взакрытую. Пошло-поехало. Проклятье!» – раздумывал Эмиль. То, как говорил Ян, запомнилось мальчику больше, чем сами слова: тихие, безапелляционные интонации, снаряженные гримасами всезнания. Интеллигентный учитель на глазах превращался в хладнокровного преступника. Он не выглядел взволнованым или напуганным и, похоже, совсем не сожалел о содеянном. Эмиль чувствовал, что попадает в неприятную зависимость от амбиций своего ментора, который к тому же способен на откровенную жестокость. «Мудрый наставник. Чуткий, внимательный человек. Застенчивый кабинетный гений. Куда все это подевалось? Он пугает меня. Ян может быть опасен для моей семьи. Проклятье!» – думал Эмиль. Он начал убирать со скатерти грязную посуду. Вошла Алена и села за стол. Она взяла из хрустальной вазы шоколадное печенье и надкусила уголок.

– Проводил гостя?

– Да.

– Знаешь, он оказался весьма компанейским. Я не ожидала. Смешил меня весь вечер.

– Я заметил. Родион спит?

– С тех пор, как я вернулась домой.

– Весь день?

– Да.

– Тебя это не беспокоит?

– Нет. Ребенок хотел спать. Устал, видимо.

– Ну, смотри.

– В чем проблема? Ершишься чего-то.

– Ты не уделяешь ребенку внимания, совершенно им не занимаешься.

– Таааак. Пойду-ка я лучше книгу почитаю на сон грядущий.

– Беги.

Алена вышла из кухни.

16 января. Понедельник

Отвратительный день!

Эмилю снился сон, что лежит он на чистом полу в белой комнате, а из тела его, высоко вверх, тянутся провода. Словно он часть какой-то системы, безвольный механизм, функция. Вдруг провода начали поочередно то натягиваться, то ослабляться. Части тела, к которым они были прикреплены, следуя натяжению, то поднимались, то опускались. Сначала руки, расслабленно болтающиеся на весу, потом нога, согнувшаяся в колене, затем голова. И еще несколько раз, в другом порядке. Будто невидимый кукловод дергал за ниточки живую марионетку. Времянкин все чувствовал, но был бессилен что-либо предпринять.

Утром Эмиль сделал зарядку, принял душ и приготовил завтрак для домочадцев. Все трое ели молча. Быстро перекусив, Родион собрался и ушел в школу. Эмиль и Алена заканчивали свой завтрак.

– Кажется, я вчера перегнул немного, – тихо повинился брат.

– Что?

– Перегнул, говорю, вчера. Я сожалею, не обижайся. День был ужасный. Впрочем, это не повод. Извини.

– Да ладно. Отец Родиона того же мнения. Считает, что я запустила сына. Как сговорились!

– Думаю, Родион ревнует тебя ко мне. Вам надо больше времени проводить вдвоем. Что у него с хоккеем, кстати?

– Его команда участвовала в турнире во время каникул. Родион почти не играл. Вместо него тренер ставил Филиппа. Он вытеснил нашего парня из основы своей результативностью. Родион, кажется, расстроен. Последние две тренировки пропустил. Его отец места себе не находит. Родители других хоккеистов говорят, что Филипп «писаный».

– Писаный?

– Я сама вот от бывшего мужа впервые услышала. Видимо, их так называют из-за переписанных документов. Оказывается, в спорте это распространенная практика. Им занижают возраст, чтобы они имели преимущество перед детьми помладше. Бегает двенадцатилетка с десятилетними. Конечно.

– Думаешь, у Филиппа подделанные документы?

– Возможно, поэтому они сменили место жительства. Чтобы здесь никто не знал их предысторию. Зато ребенок получает огромную фору. В хоккее в этом возрасте разница в год или два – это существенно. Все логично. Филипп с легкостью преодолевает жернова молодежки, пока система перемалывает остальных. Соберет все возможные и невозможные призы и в восемнадцать лет попадет в сборную как перспективный игрок. Карьера готова. Все шито-крыто.

– А тренеры куда смотрят?

– Тренеры все видят, конечно. Но им важен результат на табло, чтобы отчитаться. Это вопрос их репутации. Документы у парня в порядке. А что еще нужно-то?

– Хм.

– Селяви. Муж Людмилы – бывший спортсмен. Думаю, он знал, как все устроено.

– М-да. И что делать? Родион так и бросит хоккей? Может, клуб сменить?

– Ой, и не спрашивай. Его отец хочет, чтобы я как-то повлияла на парня, а я не знаю, что сказать. Ситуация неприятная. Хочется этой Людмиле, козе, все высказать. Это же просто наглость, скажи?

– Хитро.

– Несправедливо.

Возникла небольшая пауза. Оба задумались. Алена начала:

– Вчера днем, я тоже… Злилась. Прости.

– В тот момент ты была сильно расстроена. Я понимаю. Но к вечеру печаль отступила, кажется?

– Это интересно. Знаешь, я подумала, что все к лучшему. Все, что произошло с этим украшением.

– Да что ты?

– Да. В этой истории все было ненастоящим: и богатства, и чувства. И одно помогло избавиться от другого. Я увидела истинное лицо человека, и меня словно расколдовали, чары Аркадия развеялись. Я пришла домой, смыла с себя весь этот негатив и впервые за несколько лет вздохнула с облегчением. Как рукой сняло. Что называется, не было бы счастья, да несчастье помогло. Представляю, чахла бы над этим златом рядом с мужчиной, которому я безразлична. О чудо! Меня больше не заботит его безразличие. Я рада, что наше совместное будущее накрылось медным тазом. Ушел из жизни обман, ушла боль. Да здравствует жизнь! Как же все это было нелепо. Почему ты мне не сказал?