Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

За окном, искрясь в темноте, падал снег. Город затихал. Земля, кружась, неслась по треку. Сонная вселенная переваривала бесконечность. В кабинете Яна происходил сеанс подключения к эфиру.

Прозвучала кода. Не сказав ни слова, Ян стремительно вышел из кабинета. Времянкин слез со скамейки, подошел к двери и выглянул в коридор – никого не было видно. Эмиль решил, что Ян успел зайти в уборную, которая располагалась в конце коридора. Мальчик вернулся в класс, прошел к столу и взял чашку с кофе. Он пил уже остывший напиток и поглядывал на Двоих. Те неподвижно сидели на своих местах. Эмиль заметил что-то блестящее на щеке женщины. Он отложил кофе и не спеша приблизился к ней. Приглядевшись, Времянкин понял, что это слеза. Мокрый след тянулся из-под темных очков. Мальчик поднес ладошку к ее лицу и стер каплю с теплой кожи. Женщина сидела как неживая, и ни один ее мускул не дрогнул. Эмиль вернулся к кофе.

– Ты выбила мне зуб. Помнишь? Это было больно, но я не злюсь. Ты выполняла указание. Такова твоя природа – живешь чужим умом. Незавидная у вас судьба. Сочувствую. Неужели вам никогда не хотелось вырваться из подчинения? Вами вечно командуют недостойные люди, либо они становятся недостойными, заполучив вас. Бесконечная череда закомплексованных идиотов. Давно вы существуете? Не надоело так жить? Свои желания у вас есть? Ты меня слышишь? Ау.

В этот момент вернулся Ян.

– Продолжим, – сухо объявил он и щелкнул гортанью.

19 января. Четверг

Уже который день чувствую какую-то злость. Не сильную, но стабильную. Она засела где-то внутри и зудит. Мне это не нравится, надо успокоиться. Расстраивает то, что у меня уже столько помарок в жизни, а я едва успел стартовать. Красивой картина уже не выйдет. Эти мрачные пятна будут забирать все внимание. Бааам!!! Ошибка. Бааааам!!! Ошибка. Бааам!!! Бааам!!! Бааам!!! Это делает меня угрюмым. Жизнь – Бааам!!!

В этот день ровно семь лет назад пропал Эрик. Эх, дружище…

Кажется, Яну понравилось. Согласился на все мои правки. Сказал: «Пусть будет так», – и все. Его версия претерпела существенные изменения, думаю, Яна это задело. Конечно, кому такое понравится? Я бесцеремонно вломился в его замыслы. Беззастенчиво, за пару дней, искромсал партитуру, на которую он потратил уйму времени. Навязал свои решения. Ян был вне себя, это было заметно. Но, вместо того чтобы высказаться, он то поджимал губы, то кривил рот. Словно в устах его уже собрались слова и навалились на выход, но Ян сдерживал их и отводил глаза. О чем он там думал, мне неведомо. Полагаю, он понял, что мой вариант лучше, и поджал свое эго. Он будет значиться автором транскрипции. Над нотами, рядом с именем Холста, будет стоять его имя. Пусть даже в скобках.

Если честно, я не против, чтобы мое имя не было указано. Хочу как можно меньше ассоциироваться с Яном.

Вот что интересно: мое мнение в вопросах творчества, похоже, становится важным для Яна. Если так будет продолжаться, в какой-то момент он попадет в зависимость от моих одобрений, от моих идей. Я уже проходил подобное. Во всех коллективах, в которых мне доводилось участвовать, – будь то студенческие объединения или концертирующие группы – было такое. Все пляшут под чью-то дудку, кто-то всегда задает тон. Берет на себя роль мерилы. Принимает и отметает идеи. Лидер. В определенный момент без его оценки ничего не может сдвинуться с места. Возможно, это мой единственный рычаг воздействия на Яна – подавить его как творца. Так завоевывается авторитет среди музыкантов. Ты просто показываешь свой уровень, и все вопросы снимаются. Не важно, что ты за человек. Успешен ты или прозябаешь. В момент исполнения все уходит на второй план.

Завтра концерт во Дворце культуры. Буду играть конкурсную программу.

Через неделю экзамены.

Спать.

На следующее утро Эмиль, Алена и Родион, как обычно, завтракали вместе. Времянкин слушал, как ест его племянник и не мог думать ни о чем другом. Смачное пережевывание еды в среднем темпе и резкое втягивание горячего чая на слабую долю приковывали к себе внимание дяди.

– Это удивительно! Я как будто с диким зверьком за столом. Почему ты так громко ешь? – задал вопрос Эмиль, когда Родион смаковал теплый блин со сгущенным молоком.

– Че?

– Посмотри, весь стол в крошках. Вокруг твоей тарелки какие-то капли, сахар рассыпан. Нельзя аккуратней?

– Нарываешься? – возмутился Родион.

– Что за слова такие, Родион? – вмешалась Алена.

– А че он?

– Во-первых, не «че», а – что. Во-вторых, я тебе уже миллион раз говорила, чтобы ты закрывал рот, когда жуешь. Чай не втягивают, а вливают.

– Мам, чай горячий.

– Ну что ты в самом деле, сынок? Такой умный мальчик и такой невоспитанный. Что про твою маму люди скажут?

– Скажут, что ты красивая.

Родион улыбнулся. Алена потрепала сына по волосам.

– Ладно, можешь и дальше чавкать.

– Могу не чавкать, если тебе не нравится, но не потому, что он сказал.

Эмиль усмехнулся.

– Че ты ржешь? – незамедлительно отреагировал племянник.

– Родион! – прикрикнула Алена.

– Мам, вот спорим, что ты больше никогда не услышишь, как я чавкаю.

– Спорим! – согласилась Алена.

– На что спорим?

– Не знаю. На что?

– На вишневый пирог. Нет, на ручку с прицелом. Или нет. В кино пойдем. Все! Спор?

– А если проиграешь?

– Этого не будет! Уж поверь. Я позабочусь.

– А вдруг? Прочитаешь Жюля Верна, идет?

– Мммм. Идет!

– Спор.

Родион аккуратно откусил блин и начал демонстративно тщательно пережевывать его с закрытым ртом.

– Вот, – одобрила Алена.

Родион почти беззвучно отпил чай.

– Можешь ведь.

– Вот интересно… – начал Родион.

– Прожуй сначала, – перебила его мама. – Это бесполезно.

Алена махнула рукой. Родион продолжил:

– Раньше меня не раздражало чужое чавканье, потому что я и сам так делал. А теперь, когда я изменился, меня будет выводить из себя любое причмокивание, правильно? Получается, еще минуту назад я пребывал в полной гармонии, а теперь все, кто жует с открытым ртом, мне противны. Бесит, когда хрюкают и хлюпают. Это омерзительно. Гадкая чавкотня оскорбляет мой слух и разум. Моя новая религия – закрытый рот. Она воинственная и не потерпит рядом с собой хлюпающих языками. Язычников.

– Ну ладно. Мы поняли, фантазер, – улыбнулась Алена. – Теперь, говорит, когда я изменился… Смешной ты у меня.

– Это интересная мысль, – одобрил Эмиль. – Не думал, что скажу такое. Особенно после ручки с прицелом. Но! Что-то в твоих словах есть. Здравое зерно.

– В твоих оценках не нуждаюсь.

– Мне не нужно разрешение, чтобы давать оценки. Смотрю я на твое отношение к жизни и вспоминаю слова твоей бабушки: «Эти мозги достались не той голове».