Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

– Татьяну разглядываешь? – догадался Ян.

Эмиль обернулся. Учитель стоял рядом и тоже смотрел в просвет кулис на женщину в первом ряду.

– Пытаюсь понять – она, не она. Ты ее помнишь?

Эмиль взглянул на наставника.

– Помню ли я Таню? – усмехнулся тот. – Даже если я захочу, не смогу ее забыть.

– Почему?

– Много будешь знать, скоро состаришься.

– Она хорошо выглядит.

– Как и всегда.

Ян обреченно вздохнул.

– Ты своим выдохом попал точно в ноту.

– Что?

– Ерунда…

«Я смогу с ней поговорить. Хорошо. Снова прикидываться мальчиком? Что-то мне совсем не хочется ей врать. Может, открыться? О чем я только думаю. Забудь, Эмилио. Кажется, мой организм созревает раньше положенного срока. Перевозбудился, наверное», – думал Времянкин.

– Как тебе репертуар данного секстета? – прервал паузу Ян.

– Удивлен. Приятно. Это Стив Райх?

– Да. Начали с 3 rdMovement. Потом, 1 stMovement. Дальше не помню.

– Мне нравится. Определенно.

– Думаешь, здешняя публика проникнется заевшей пластинкой?

– Музыканты делают дело без оглядки на чужое мнение. Без заигрываний. Они – вещь в себе. Это видно. Если хотите, можете на нас посмотреть, но нам, в сущности, никто не нужен, нам и так хорошо. Ох, и здорово идут! Я бы сыграл с ними. Посмотри на взаимодействие. Высшее проявление человеческого разума. Коллективное творчество. Кооперация вокруг идеи. Синергия. Блестящее исполнение. Такое требует серьезной работы. Это невозможно не оценить.

– Пожалуй, ты прав. И тем не менее для консервативной провинции это слишком… ммм… прогрессивно, на мой взгляд.

– Музыка написана в семидесятых годах прошлого столетия. Слишком прогрессивно? Организаторы концерта с тобой не согласны, видимо.

– Этот коллектив пригласили из-за многочисленных наград на всевозможных международных конкурсах. Чисто бюрократический подход.

– Уверен?

– Эмиль, я гнил в этой системе много лет, знаю, о чем говорю.

– Гм…

Секстет остановился, и зал взорвался аплодисментами.

– Вот тебе и ответ. Мы думаем, что знаем их вкусы, знаем, что им нравится. Причем, заметь, не ожидаем от них многого. А они видишь какие…

Эмиль кивнул в сторону зала.

– Да, принимают хорошо, не спорю, – согласился Ян. – Но тебя принимали лучше.

– Если бы я не был ребенком, принимали бы так же, как думаешь?

– Ну…

– Прилежание. Есть такое в школе. Ты знаешь, конечно. Похвальное усердие – это про меня. Я просто делаю то, что все родители ждут от своих детей, – оправдываю надежды. Чтобы они вознесли меня на самую вершину. Чудо-ребенок. Пока что ребенок. Чудо, видимо, улетучится вместе с детством. И что потом?

– Ну, как минимум лет десять у нас есть. Ты подрастешь, окрепнешь и будешь играть еще лучше. Годам к одиннадцати-двенадцати достигнешь идеальной формы. Будешь как Ашкенази в его лучший период. Или даже Горовиц. Да! В твоей манере, кстати, есть что-то напоминающее Горовца. И сердце, и разум. Но все же у тебя по-своему. В твоей игре есть какая-то решительность, нет – решимость, смелость. Причем исполнение не агрессивное, а именно – отважное. И сосредоточенное. Скон-цен-три-ро-ван-ное, – прищурившись, выговорил Ян. – Кстати, Горовиц тоже больше хотел сочинять музыку, чем исполнять.

– О чем ты?

– О твоих композиторских амбициях. Ты ведь сочиняешь?

– Время от времени. Это проблема?

– Да нет.

– Чего ты заговорил про мои композиторские амбиции? Из-за того, что я правлю твои транскрипции?

– Да нет же. Хотя правишь ты их безжалостно и беспощадно. Но дело не в этом. У тебя получается, и местами даже очень интересно. Надо развивать это дело.

– Я сочиняю музыку с пятнадцати лет. Никак не пойму, к чему ты клонишь?

– Ни к чему. Просто мы говорили про Горовца…

– Ты говорил про Горовца, а я говорил про то, что мне приходится умасливать взрослых, прячась за детской мордашкой.

– Знаешь, мне жаль, что ты терзаешь себя этим. Ребенок! Да, именно так тебя воспринимают окружающие, но ты работаешь над собой. Много занимаешься. Это, знаешь ли, серьезное психологическое напряжение. Уж я-то знаю – это тяжелый труд. На износ. В тебе есть то, что достойно уважения. Сосредоточься на этом – и вперед, к нашей цели.

– Да, пожалуй. Другие дети, наверное, считают меня чудиком.

– Что, в общем-то, правда. Но кого волнует мнение этих бездельников?

– Ребята на сцене не выдают себя за кого-то еще и заслуженно получают свое.

– Все носят маски, Эмиль. Так что не обольщайся на их счет.

– Только не сейчас. Посмотри на них!

– Вот заладил. Не хочу я на них смотреть! Вещь в себе. Я понял. Тебе не хватает экспериментов? Творчества? Свободы? Чего тебе не хватает?

Эмиль задумался. «Можно ли говорить с Яном откровенно или это уловки параноика? Почему он спрашивает про свободу? Будто не сам удерживает меня в кабале. Неужели он готов предоставить мне независимость? И самое главное… Чего мне не хватает? Я не знаю. Но, кажется, все же чего-то не хватает», – рассуждал он.

– Мне всего хватает. Настроение такое, не обращай внимания. Кстати, напомни, пожалуйста, что у нас за цель?

– Войти в историю. Но всему свое время, мой маленький друг.

– Пожалуйста, не называй меня своим маленьким другом. Я не такой уж и маленький для своих лет. Это не корректно.

– Мой юный друг?

– Это лучше, но все же не нужно. Если тебе не сложно, конечно.

– Да расслабься, Эмиль. Я просто шучу. Поверь, я на твоей стороне. Кажется, я не говорил, что благодарен тебе, ведь ты дал мне шанс вырваться из этого болота. Я ухватился за тебя как за поплавок, который тащит меня со дна. Ты должен меня понять, Эмиль. Я хочу того же, что и ты, – прожить яркую насыщенную жизнь, занимаясь любимым делом! Реализовать свой потенциал. Добиться уважения за свои труды.

– Ладно. Идут.

Со сцены за кулисы зашли пятеро отрешенных парней лет двадцати пяти и задумчивая девушка с азиатскими чертами лица. Все в черном. Мокрые. У каждого при себе колчан, набитый палочками с различными наконечниками: мохнатые помпоны, вязаные набалдашники, тонкие бамбуковые стебельки, скрипичные смычки и прочее. Когда они проходили мимо Эмиля, он решил засвидетельствовать свое восхищение:

– Молодцы, ребята! Просто класс! Космическое выступление!

Никто из них не задержался в кулисах, чтобы перекинуться с Эмилем и парой словечек. Третий, проходя мимо, выпустил смешок. Молодые люди поочередно растворялись в потемках закулисья. Девушка, замыкающая строй, поравнявшись с Эмилем, потрепала его по волосам и, удаляясь, произнесла:

– Ты тоже молодец, парень!

Она скрылась за складками бордовой ткани. Ян усмехнулся и пригладил усы.

– Чего? – буркнул Эмиль.

– У тебя сейчас вид… Прямо как у щеночка. Если бы имелся хвост, наверное, вилял бы им. Я прав насчет уважения?