Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

– Неделю будешь сидеть дома. Они проследят, чтобы ты никуда не ходил. Я скажу твоей сестре, что делать.

Ян перевел взгляд на Двоих.

– Сделайте ему на руки что-нибудь. Теплое. Проваливайте с глаз моих. Все трое!

Не говоря ни слова, Эмиль удалился. Двое последовали за ним. Перед выходом из школы мужчина преградил Времянкину путь. Женщина подошла вплотную к мальчику и опустилась перед ним на одно колено. Ее лицо, как обычно, ничего не выражало, темные очки скрывали глаза. На белой матовой коже не было ни одной морщинки. Выделялись лишь красные губы. «Нет морщин… Потому что нет эмоций?» – подумал Времянкин. В руках у женщины были вязаные варежки темно-синего цвета, расшитые красной нитью. Она поочередно раскрыла рукавички, и Эмиль осторожно сунул в них свои расцарапанные ладошки. Затем женщина поднялась на ноги, и все трое вышли на улицу.

Времянкин шел чуть впереди. Двое прямо за ним. Было холодно, и мальчик поднял воротник куртки. Внезапно женщина остановила его, взяв за плечо. Она натянула на голову мальчика вязаную шапку и намотала на шею теплый шарф. После этого они продолжили путь.

– Спасибо! – сказал Эмиль. – Приятный материал. И теплый.

Двое не отвечали.

– Он ведь говорил только о руках. Про шапку и шарф речи не было. Получается, вы по собственному желанию?

Двое молчали.

– Мне жаль, что Ян так обращается с вами. Обязательно терпеть унижения? Нельзя просто уйти? В свободное плавание. Могли бы жить счастливо вдали от людей где-нибудь на берегу чистого озера или теплого океана. Соорудили бы себе отличный дом. Вы не думали об этом?

Двое шагали, сунув руки в карманы своих кожанок, оставляя без внимания рассуждения мальчика.

– Кажется, вы немного изменили прическу, – обратился Эмиль к женщине. – Вам идет.

И снова молчание. Двое проводили Времянкина до квартиры, а сами остались в подъезде.

25 января. Среда

Меня несет. Бурный поток протаскивает меня по каменистому дну, бьет о валуны и бросает с водопадом в следующее течение. Еще более быстрое. Сопротивляться бесполезно. Кажется, я не принадлежу себе.

Ян разозлился не на шутку. Стоит поостеречься. Он и убить может. За что он ударил громилу, я так и не понял. Просто потому, что мог, видимо. Он как Ксеркс, который приказал высечь море за то, что разрушился мост. Выместил злобу, так сказать. Хорошо, что не на мне.

Есть кое-что, что беспокоит меня больше, чем агрессия Яна. Мое посредственное исполнение. Сегодня я играл из рук вон плохо: плоско, без чувств, без интереса. И технически слабо. Я словно разваливался. Ушиб, конечно, ограничивал, но боль не такая уж сильная. Пока. Посмотрим, что будет завтра. Хуже то, что я не ощущал присутствия своего второго «Я». Точнее, ощущал его отсутствие. Мой внутренний взрослый затаился где-то. Без него музыка не звучит. Ты здесь? Ау, ты меня слышишь? Нужно поговорить. Где ты там?

Тишина. Надеюсь, удастся поговорить с ним за завтраком.

Итоги дня (хорошие и плохие события):

Сдал экзамены (+)

Столкнулся с хулиганами, ушиб руку (—)

Провалил репетицию, разозлил Яна (—)

Общался с Татьяной (?)

Сегодня Татьянин день. Только сейчас понял.

Чувствую озноб. Лягу.

Эмиль проснулся среди ночи, дрожа от холода. Горел свет настольной лампы. Алена сидела рядом с братом на краю кровати и встряхивала градусник. Лицо у нее было заспанное, волосы взлохмаченные.

– Не заметил, как ты вернулась. Давно приехала? – стуча зубами, спросил Эмиль.

– Давай-ка поставим.

Алена приподняла край одеяла и сунула градусник в подмышку брата.

– Я уже спала. Слышу, мычит кто-то. Думаю, животное в квартире, что ли. Оказалось, это ты. Я и забыла, что ты мычишь, когда болеешь.

Алена приложила ладонь ко лбу Эмиля.

– Горячий.

Сестра цокнула языком.

– Как съездила? З-з-з-з.

– Завтра расскажу. Рука болит?

– Когда ложусь на правый бок. Про руку Ян сообщил?

– Да. Позвонил, дал указания.

Алена взяла со стола рулон эластичного бинта.

– Вытяни руку из-под одеяла, – попросила она.

Эмиль высунул правую руку. Алена начала наматывать на запястье бинт.

– Я экзамены сдал. З-з-з-з.

– Из школы тоже звонили, так что я в курсе. Молодец! Вот так. С бинтом будет полегче.

Алена закрепила кончик повязки.

– Я как боксер.

– Давай, боксер, проверим твою температуру.

Сестра вытащила градусник и повернула его к свету, чтобы увидеть значение ртутного столбика.

– Ты такая красивая, – нижняя челюсть Эмиля дрожала от озноба. – Даже лохматая. З-з-з-з, – продолжал клацать зубами мальчик.

– Спасибо.

– Вылитая мама в молодости. Сколько там?

– Тридцать девять.

Алена положила градусник на стол, взяла заранее приготовленные пилюли и стакан воды.

– Открывай рот.

Эмиль приподнял голову и открыл рот. Сестра положила на его язык таблетку, дала брату запить, затем дала еще одну пилюлю и снова напоила водой.

– Теперь постарайся уснуть.

– Слушай, ничего, что я живу с вами?

– Чего это вдруг? – удивилась Алена.

– Ну, не знаю. Живу с вами, живу. Долго уже живу. Вмешиваюсь в вашу жизнь. Тебе вот и лечить меня приходится.

Алена заботливо поправила одеяло и встала с кровати.

– Спокойной ночи.

– Спасибо, сестренка!

– На здоровье.

Алена ушла, предварительно выключив свет. Эмиль уснул.

Снилось ему, что он в глубоком водоеме. Замер где-то между дном и поверхностью. К нему подплыла Василиса. Голая. Она посмотрела строго и сказала: «Помни уговор!»

Времянкин проснулся. За окном черное постепенно превращалось в серое. Эмиль сел на край кровати, свесил ноги и уставился в пол. Он выгнул спину, чтобы почесать лопатку, и дотянулся до нужного места большим пальцем забинтованной руки. Волосы Эмиля сбились в космы, озноба уже не было. «Я понял! Я не люблю ковры. И шкафы. Занавески тоже не люблю. Рука ноет. Видимо, сегодня придется обойтись без зарядки. Это печально. Не хочется пропускать. Может, все-таки сделать?» – подумал Времянкин и взглянул на часы: без трех минут семь. «Сделаю позже», – решил он. Встал и пошел на кухню.

«Ты здесь? Эмиль, ау. Где ты, старина? Тишина. Возможно, еще рано», – подумал он и отправился в душ.

К завтраку взрослый Эмиль так и не явился. Алена оживленно пересказывала брату события минувшего вечера. Тот, дежурно кивая, думал лишь о том, что потерял себя. Было страшно осознавать такое. Эмиль не понимал, что с ним, где он и вернется ли когда-нибудь. Он переживал, что без своего альтер эго не сможет играть на прежнем уровне. «Обычно он появлялся с первыми нотами, ретивым конем вырывался из груди и заполнял собою все вокруг. Но не вчера. Вчера его не было. Здесь его тоже нет», – рассуждал Времянкин.

Неожиданно Родион вскочил со стула, обнял маму и с радостным возгласом ускакал из кухни. Через мгновение прискакал обратно. Алена смеялась. Родион начал пританцовывать и петь что-то на японском языке. Алена хохотала и хваталась за живот. Они оба выглядели счастливыми. Эмиль улыбнулся, не понимая, что могло стать причиной внезапного ликования.