Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

– Допустим.

– С Татьяной пережди. Постарайся не контактировать с ней в ближайшее время. В школу пока не ходи, занимайся дома. Если понадобится, вызовут. Позвони Алексею, справься о его здоровье. Заодно проведаешь обстановку. В конце концов, ты его не бил, а наоборот, пытался предупредить и даже защищал. А у него, между прочим, рыльце в пушку.

– Да, я не бил его, но он пострадал из-за меня. У Двоих приказ охранять меня.

– Об этом нужно было подумать перед тем, как ты решил выяснять отношения с хулиганами.

– Я считал, что справлюсь без насилия. К тому же Двоих не было рядом.

– Что ж, будет урок и тебе, и Алексею.

– Жестокий урок.

– Ты получил по носу, и это хорошо. Все могло закончиться гораздо хуже. Сейчас нужно подумать об исправлении ситуации. Расскажи Яну о случившемся, предложи ему спрятать Двоих в Суму. Хотя бы на время. Пока все не уляжется. Тебя будут о них спрашивать, а ты и говори, что знать их не знаешь. Ни откуда взялись, ни куда исчезли. Ни имен, ни адресов. Мол, ходили за тобой, ничего не говорили. Скажешь, что думал, будто они поклонники твоего творчества. Дескать, встречал их на своих концертах.

– Снова врать?

– Если скажешь правду, попадешь в психушку.

– Хм. Вся моя новая жизнь – ложь. Что уж тут ерепениться. Поклонники, говоришь? Вообще-то Алене теперь регулярно звонят разные люди, утверждают, что являются поклонниками моего творчества. Присылают подарки даже. Раза два было. Мягкую игрушку присылали и цветы.

– Ну вот.

– А Двое подарили мне шапку и варежки. Это же можно сказать?

– Можно.

– Тэк-с. Ладно. Что дальше?

– Что касается дочери. Можно попытаться найти ее, есть различные средства поиска. Вопрос только в том, хочешь ли ты этого.

– Ты так уверен, что мой визави по переписке – моя дочь? На сто процентов? Настолько, что я должен броситься на ее поиски? Почему ты настаиваешь на этом? Будто подталкиваешь меня к определенному решению. Собеседник может оказаться кем угодно. Ты что-то знаешь?

– Нет. И я не настаиваю. Как раз хотел сказать, что есть вариант дождаться следующего появления ворона. Значит, с этим тоже решено. Да?

– Пожалуй.

– Дом и машину придется отработать. Это верно. Но думай о том, какое удовольствие и радость испытывают твои близкие. Алена и Родион благодарны тебе. Они гордятся тобой. Ну, будешь выступать, где попросят. Ты же пианист. Тоже мне пытка. Похоже, тебя пугают длительные договоренности, потому что это ответственность. Я прав?

– Наверное, да. Мне раздают авансы, и я попадаю в зависимость. Это угнетает.

– А ты не думай об этом. Просто двигайся вперед. Шаг за шагом. День за днем. У тебя есть сестра, она же твой администратор. Она все устроит. Ты будешь только играть. Ты можешь довериться ей – Алена поможет. Из вас двоих выйдет отличная команда.

– Спасибо! – улыбнулся Эмиль. – Да, Алена умница!

Времянкин обратил внимание, что конек намотал хвост на резиновую трубку стетоскопа.

– Тебе так удобно?

– Да.

– Как все-таки вы интересно плаваете. Вертикально. Отвесно. Ну да ладно. На чем мы остановились?

– На расслоении личности.

– Ты знаешь, когда я говорю с тобой, вроде бы никакого расслоения и нет.

– Как это проявляется обычно?

– В основном это два меня. Один – это взрослый Эмиль. Второй – мальчик. Они частенько спорят.

– Хочешь оставить одного из них?

– Мммм, нет! Они оба нужны мне. В этом я уже убедился. Один – творец. Другой – карьерист. В связке они способны добиться хорошего результата. Если убрать карьериста, творец будет прозябать. Если убрать творца, карьеристу будет нечего предъявить людям. Его амбиции будут не соответствовать амуниции.

– Значит, и с этим решили?

– Думаю, да.

– Ну вот.

– То есть все не так уж и плохо?

– Выходит, что так.

– Фух. Мне стало чуть легче. Хочу поиграть.

– Прекрасно!

Эмиль взглянул на часы, встал со стула, взял графин и понес его в кухню.

– Пора собираться на репетицию.

– Получи удовольствие!

– Извини, мне придется слить воду.

– Давай, чего уж там.

– До встречи, Мефисто. Спасибо!

– Бывай.

Эмиль слил воду в раковину.

В половине шестого Времянкин и Двое вошли в кабинет Яна. Самого Яна внутри не оказалось, но дверь была не заперта. Эмиль включил свет и, пройдя несколько шагов, остановился в центре комнаты. Двое закрыли дверь и встали у стены.

– Прохладно, – констатировал Эмиль и принялся разминать пальцы. – Это будет не слишком… ммм? Не слишком… ммм… Не оскорбительно, не унизительно, нет. Хм… – не мог подобрать нужное слово Времянкин. – Короче говоря, это будет не слишком, если я попрошу кофе? Мааааленькую чашечку. В смысле, всего одну чашечку. Не маленькую, а обычную чашечку кофе, но всего разок. Это не слишком обидная просьба? Вас это не унизит? – обратился Эмиль к женщине.

Она перевела взгляд на мальчика.

– А знаете что? Не надо кофе. Я передумал. Мне очень неловко, что я вообще заговорил об этом. Вроде как бессовестно эксплуатирую вас. Как барин какой-то. Я, чтобы вы понимали, презираю феодализм. И крепостное право. Порабощение – преступление против гуманизма. Эти страницы человеческой истории меня просто бесят, откровенно говоря. Впрочем, и в наши дни подобное встречается сплошь и рядом. Чуть иначе с юридической точки зрения, но суть одна – подчинение. Закабаление.

Женщина подошла к парте, расстегнула молнию на куртке и вынула из-за пазухи чашку дымящегося кофе.

– Спасибо! – откашлявшись, произнес Эмиль.

Она поставила чашку на парту. Тряхнув кистями, Времянкин потянулся за кофе. Он сделал глоток. Потом еще.

– Кофе густой, насыщенный, как я люблю. За этот кофе я готов вам все простить. Мне, конечно же, не за что вас прощать – это просто устойчивое выражение. Вы же не виноваты в том, что вы такие. Лупите детей без разбору и всякое другое. Интересно, что сами по себе вы не опасны. Вот, даже кофе угостили. Это дружелюбный жест. Лишь выполняя чужие приказы, вы превращаетесь… Если, к примеру, собака покусает прохожего, вина будет на собаке или на ее хозяине? Впрочем, сравнение некорректное. У собаки больше свободы, чем у вас. Что-то я разговорился. Много болтаю.

Эмиль сделал еще глоток.

– Ммм-м. Я чувствую такой прилив сил, что могу, кажется, поднять фортепиано. Это кофе? Что-то добавили?

Женщина не ответила. Времянкин поставил чашку на стол и направился к инструменту, попутно засучив рукава рубашки. Он открыл клавиатурный клап и нажал ноту «до» в нижнем регистре: она прозвучала тревожно. Эмиль размял плечи и сел за инструмент. В ту же секунду из фортепиано как из пулемета полетели ноты. Это были очереди высокоскоростных гамм. Пальцы мальчика колотили по клавишам, выдавая ровный мощный звук, словно он орудовал десятью маленькими отбойными молотками. Времянкин чувствовал энергию. Много энергии. После десяти успешных проходов он беспрерывно перешел на вальс «Мефисто» Ференца Листа. Стекла в кабинете задрожали. Фортепиано будто вдавилось в пол – Эмиль выжимал из инструмента все соки. В кабинет заглянул Ян. Он медленно, стараясь не издавать звуков, вошел и закрыл за собой дверь. Его лицо выражало сосредоточенность. Глаза его были широко открыты и блестели от возбуждения. В них сверкали яркие образы будущего. Казалось, что Ян снова слышал успех. Казалось, что он вновь увидел перспективу, и все для него будто складывалось воедино. Ян, почти на цыпочках, подошел к женщине, показал ей короткую пантомиму, которую можно было бы назвать – «глоток из чашки», и снова переключился на Эмиля. Женщина вынула из-за пазухи чашку с кофе и протянула ее Яну. Но он даже не заметил этого. Расстегнув пиджак, он откинул полы назад и упер руки в бока. Ян кивал в такт музыки, покусывая нижнюю губу. Пальцы Времянкина двигались по клавишам, как диск циркулярной пилы, вырезая из дерева грандиозную мистическую скульптуру. Эмиль контролировал каждую клеточку своего организма. Все его движения были четко согласованы. Плечи, как маховики двигателя внутреннего сгорания, ритмично гоняли поршни. Казалось, что если Эмиль запнется на такой скорости, то полетит по инерции кубарем и больно врежется в тишину. Напряжение текло потом по его волосам. Румяное лицо мальчика морщилось от интенсивной работы мысли.