Эдуард Веркин - Звездолет с перебитым крылом [litres]

– Так правильно, – сказал он. – Мелочами нельзя пренебрегать. Надо продумать каждую деталь, ничего не забыть.

И Ярослав поправил шеврон у себя.

– Все по-серьезному, бойцы, – сказал командирским голосом Ярослав. – Если шеврон сорвет враг, все – конец. Умер.

– Умер… – сказал Лютер задумчиво.

– Именно, что умер. Умер до послезавтра.

Ярс ухмыльнулся, довольный случившейся шуткой.

– Война, однако, – тоже попробовал пошутить Лютер.

Дождь так и не начался.

Лес чист, и что-то в нем звенит, но не комары. Вечер, а комаров нет. А мы сидим под разбитой молнией сосной.

– Если бы был май, я собрал бы березового сока, – сказал Ярослав. – Он чрезвычайно, чрезвычайно питателен.

Ярослав воткнул штык в сосну.

– Я не хочу слышать эти жалкие камлания, – Лютер стучал обухом клинка по кремню в попытках добыть огонь. – Особенно перед костлявым ликом голодной смерти.

– И богат минералами, – добавил Ярослав.

– Ну, за день никто еще не умирал от голода, – заметил я.

Ярс и Лютер поглядели на меня со слабо сдерживаемой ненавистью. Огниво, спички, зажигалки – все это они благополучно забыли, позор на всю солнечную. Курсанты Академии, покорители пространства – ни один, ни другой не могут развести огонь и добыть пищи.

– Голод порою полезен, – продолжил я.

– Я могу голодать тридцать дней, – объявил Ярослав.

– Я могу голодать тридцать дней, десять из них вися вниз головой, – сказал Лютер.

– Я могу голодать, сидя под водой…

Они стали хвастаться, где, как и сколько может каждый из них голодать в разных средах.

– Я могу голодать, стоя на одной руке, – заявил Ярослав.

На это Лютер не нашел что ответить, спросил:

– Ты явно перегибаешь с силой рук. Зачем?

– Это ты недооцениваешь ее значение.

Ярс сжал кулак, сломал кусок кремня.

– Кремень – самый первый природный ресурс, исчерпанный человечеством, – глубокомысленно заметил Лютер. – Зачем? Рукопожатием похваляться?

Ярс возмутился и принялся рассказывать, зачем пилоту, а уж тем более десантнику сухожилия. Во-первых, десантный катер может разбиться, это направо-налево случается, особенно на Марсе, и тогда эвакуироваться придется, ухватившись за такелажные скобы другого катера. Во-вторых, один курсант с пятого чинил внешние батареи над Япетом, сорвался и провисел, держась одной рукой за штырь, почти четыре часа, пока не сняли. В-третьих, уже тысячу лет известно, что между мозговой деятельностью и тонкой моторикой рук есть прямая связь. Чем крепче пальцы и запястья, тем стабильнее нейронные связи…

Я смотрел в лес и думал, что Тыквера с его группой нам, пожалуй, не одолеть. Слишком уж космонавты распустились на грунте, с таким настроем не на Тыквера охотиться, а на лягушек в ближайшем болоте. Лес простирался перед нами, лес, который…

– Лес изобилует съедобными личинками, – сказал Лютер.

Я очнулся.

– Лучше их сырыми не есть, нужна термическая обработка.

Эти опять о еде. Путешествуем всего ничего, а они уже собираются жрать личинок.

Лютер постучал штыком по старой сосне.

– Я читал, у них ореховый вкус.

– Между прочим, наша задача – штурм цитадели, а не поиски питательных личинок, – напомнил я.

Лютер и Ярс переглянулись, Лютер посмотрел в лес поверх лезвия штыка.

– Штурм цитадели – это дело… – Лютер прищурился, точно прицеливаясь. – Ответственное. Но если мы не восполним дефицит калорий, то никакой штурм цитадели не состоится.

– Лютый прав, – согласился Ярослав. – Тыквер со своими ребятами шунтить не будет, нам нужно срочно восстановить энергетические затраты…

– Я могу сыграть на варгане, – неожиданно предложил Лютый.

И достал из кармана самодельный варган неопрятного вида. По виду построенный из вилки. Варган он не забыл.

– Лучше пройти десять километров перед сном, – немедленно предложил Ярослав. – Тыквер наверняка так и делает.

– Хорошая музыка никогда не помешает…

– Это может нас демаскирова́ть, – сказал Ярс.

– Правильно говорить демаски́ровать, – поправил Лютер. – А потом… до цитадели порядка двадцати километров, никакой Тыквер ничего не услышит.

– Лучше не ходить в сумерках, – напомнил я. – Легко ноги переломать.

– Макс прав, – согласился Ярослав. – Лучше с утра переломать, чем с вечера.

– Почему?

– Утро вечером мудренее, – изрек Лютер. – А музыка перед сном…

– Вопрос с огнем так и остался нерешенным, – снова напомнил я.

Лютер обиженно замолчал, спрятал варган и снова крецанул кремнем по пиле ножа. В этот раз у него получилось, неожиданно высек целый фейерверк жирных ярких искр, от которых немедленно загорелся сухой мох.

Несколько секунд Ярослав и Лютер смотрели на разгорающийся пожар, потом принялись его затаптывать.

– С другой стороны, холод тоже полезен, – сказал я и полез на дерево. – Холод бодрит.

С ночлегом нам повезло, часа за два до темноты мы наткнулись на дерево, попавшее под удар молнии. Это была старая сосна в два обхвата, ветвистая, тяжелая, молния разрубила ее пополам, завалив на соседние сосны под углом. Случилось это недавно, хвоя не успела пожелтеть, а древесина на сломе осталась белая и свежая. Отличное место для ночевки.

Я без особого труда взошел по упавшей сосне до первых толстых высоких веток, достал веревку и устроил между ними колыбель. Через несколько минут с земли подтянулись молчаливые Ярс и Лютый.

Первый день войны дался нелегко. То ли из-за месяца на «Улиссе», то ли из-за того, что неправильно подобрали экипировку, то ли от голода – мы отвыкли голодать, не знаю, но устали. Поэтому, едва забравшись в веревочные сетки, сразу уснули, без варгана, я тоже уснул. Проспал до темноты, проснулся…

Кажется, свесилась нога. Мозг определил пустоту, я вздрогнул и открыл глаза.

Сухая гроза.

Прогнозы обещали две недели солнечной и безоблачной погоды. Я ожидал увидеть звезды, но звезд не было. Туч тоже. Мне показалось, что небо исчезло – точно его закрыли от меня огромной тарелкой из черного стекла или, вернее, из обсидиана. Неожиданно в глубине этой темноты полыхнула молния, от которой в стороны растеклись тысячи тонких серебристых жилок, словно черная обсидиановая тарелка лопнула и мгновенно покрылась паутиной трещин. Молния погасла, но еще секунду я видел электрический бег по этим трещинам.

Молния вспыхнула еще и еще, и над моей головой поплыло серебристое зарево, чем-то напоминавшее схему работы оптической вариационной машины. Это было ярко, и у меня заболели глаза. Но красиво. Очень.

Прежде с подобными атмосферными явлениями я не сталкивался и подумал, что это, скорее всего, сухая гроза. Или полярное сияние. Конечно, летом полярные сияния случаются нечасто, и они все-таки разноцветные, но чего не бывает?