Альгерд Бахаревич - Собаки Европы

И Молчун снова закрыл глаза — и не понимал уже, где сон, а где явь.

А потом пришло утро — солнечное, со стайками весёлых теней, которые пробегали по двору, с последними перелётными птицами. Молчун потянулся сладко — сам не веря, что вчерашний день закончился и прошла ночь, а он жив и здоров, и такой молодой, что вся земля ему завидует. И пятки не достают до конца кровати.

Он вышел на кухню и лоб в лоб столкнулся с отцом. Майор сидел за столом и пил кофе. Не их, деревенское, через интернет заказанное, а какое-то своё. Видимо, не хуже Стефкиного. А в банке из-под кильки блестели золотые окурки. По-другому начала пахнуть их хата, когда майор в ней поселился. Словно они с отцом становились здесь понемногу чужие, а хата слушалась майора Лебедя — убоивалась, как покорная жена.

«Доброе утро, — поздоровался майор, как всегда, в хорошем настроении, подтянутый, с идеально ровной спиной и тонкой, вовсе не солдафонской шеей. — Выспался? Это хорошо. Дел сегодня много. А мы тут с батяней твоим дичь обсуждаем… Дичь, Федя!..»

И майор засмеялся.

«Знаешь эту шутку? Федя, дичь!»

«Я не Федя», — сказал Молчун, наливая себе холодного молока.

«Не знаешь? — удивился майор Лебедь. — Вся империя знает, а ты нет? Это ещё от наших прадедов пошло. Сейчас проверю, откуда точно эти слова… Вот. Вторая половина прошлого столетия. Бриллиантовая рука. Тогда, в довиртуальную эпоху, люди смотрели так называемые кинофильмы. Такой вид визуального искусства. И этот кинофильм был одним из самых популярных у русских людей. Он про шпионов и контрабандистов. Впрочем, я не любитель древностей…»

«Я тоже где-то слышал про эту дичь, — охотно подхватил отец. — Может, прабабка, когда я мальцом был, рассказывала… Так что, ваше благородие, какую гуску подать на ужин? Белую, жирную? Серую? Или, может, чёрную?»

«Какая же это дичь! — сказал майор. — Дичь — это дикая птица. Лесная. Вы здесь на этих ваших пандах совсем свихнулись. Сами в дичь превратились, в человечью. Что, лень уже птицу пострелять в лесу? Это же одно удовольствие: в воскресенье, с утра пораньше, вышел из дому с ружьём… Красота. Перепела, глухари…»

«Перевелись уже те перепелы… Но найдём. Если лесная, дикая, то есть здесь у нас одна… — задумался отец. — В курятнике сидит. Серая утка-гусь, она от своих отстала, когда они в тёплые края летели. Больная, наверное, а может, кот крыло ободрал, или панда напал в темноте. Бывают такие случаи. Молчун мой ту утку подобрал, выходил, дык она у нас в курятнике с нормальными гусями да курами живёт. Можем зажарить вечером, если ваше высокоблагородие желает. Только мясо у неё специфическое…»

Молчун с ужасом смотрел то на отца, то на майора — но они, кажется, не замечали его умоляющий взгляд.

«Дичь живёт в лесу, — наставительно сказал майор. — А не в курятнике. Тебе что, в башку твою тупую такая мысль не приходила? Дичь — от слова «дикий»! Ладно. Будем дальше свинину жрать. Если, конечно, это и правда свинина. Ты куда собрался, Молчун?»

«В школу», — опустил голову Молчун, схватив книжки.

«Нет, сегодня ты мне нужен, — строго сказал майор Лебедь. — Учителя предупрежу. А забуду — сам завтра скажешь, что со мной весь день работал. Бросай книжки, пойдём, надо кое с кем повидаться».

И они снова вышли на улицу вместе с майором — Молчун впереди, майор чуть поодаль, при полном параде.

Они прошли мимо дома Текли, мимо Гавриленков, увидели, как бежит в школу малая Волька (вот же всыплет ей плетей учитель за опоздание!). Прошли дом Космачей. Полиция за спинами осталась. Вот и солтыса дом. Заблестела вдали церквушка. Прошли хату, где Любка с родителями жила. Учителева усадьба — на самом деле, конечно, обычный дом, только на чердаке учитель себе балкончик устроил, поэтому и стали про неё говорить: усадьба…

Молчун, конечно, догадывался, куда они идут. К пану Каковскому, куда же ещё. С каждым шагом вчерашний страх возвращался, всё сильнее цеплялся за сердце Молчуна, которое вдруг стало такое большое, что хоть ты его запихни поглубже, чтобы не торчало. Молчун представил себе, что они увидят, когда придут и отопрут двери. Перекошенное лицо пана Каковского, жилистую шею, перевязанную полотенцем, словно модным шарфом. Мух, ползающих по неподвижному лбу. Мёртвый свет в закопчённых окнах. И мёртвую руку, холодную, жёлтую руку, которая уже никогда не поднимется, чтобы сдуть ту глупую последнюю муху…

Майор шёл упругим шагом, безупречно белый, улыбался позднему упрямому солнцу, рассматривал заборы, спины, животных, старые ставни на разноцветных хатах.

Вот и дом Юзика. Майор вдруг повернул и открыл калитку.

«Ну что, пришли, — белозубо, тонкогубо улыбнулся он Молчуну. — Сейчас поговорим. А ты слушай. Слушай и запоминай. Начинаем работать».

Он подошёл к двери и постучал.

«Тук-тук, кто в домике живёт? — весёлый крик майора настолько не соответствовал серьёзному, деловому, какому-то очень взрослому и не совсем живому виду Юзиковой хаты, что Молчун аж глаза закрыл. — Гости живут! Так покажись, гость ты наш дорогой! И не вздумай убегать, дом окружён, ты под прицелом!»

Хата Юзика молчала.

И Молчун молчал.

Он ещё верил, что всё как-то обойдется. Должно было обойтись. Не могло просто так кончиться.

«Ну ладно, сам зайду, — сказал майор, доставая ключ. — Самое время познакомиться».

Но не успел он ступить на крыльцо, как с той стороны двери что-то грохнуло и в доме почувствовалось какое-то неуловимое движение — словно хату эту передёрнуло. Но от майора оно не укрылось, он улыбнулся и бросился к окну.

«Молодец, Молчун! — сказал майор Лебедь вполголоса. — Хорошо мы с тобой поработали. И заметь. Говорили только они и ты. А я смотрел, слушал, думал. И вот мы здесь. Это и называется — метод Лебедя. Метод молчания».

Майор подтянулся и ударил кулаком в стекло. Оно разлетелось на осколки, и Молчун невольно залюбовался их блеском.

«Ну всё, хватит, выходи, — сказал майор Лебедь миролюбиво. — Хватит играть».

А потом громко, на весь двор:

«А теперь Горбатый! Я сказал: Горбатый!»

Молчун спрятался за забором и наблюдал в щель, что будет дальше.

«Это тоже из древнего кинофильма, кстати», — бросил майор и полез в окно. И тут же невидимая сила отбросила его с подоконника. Будто в хате майор напоролся на выставленный резко навстречу ему кулак. Майор покатился в траву. А на подоконнике появилась Стефка с оружием в руках. Она прицелилась — и красивая голова майора Лебедя вместе с фуражкой улетела в сорняки.

Молчун видел, как вокруг дома из густой, давно не кошенной травы, из непролазных колючих кустов и из-за дремлющих яблонь поднимаются солдаты. Но безголовый майор вскочил и дал им знак не стрелять.

«Сам разберусь», — сердито сказала голова майора и попыталась подкатиться поближе к полю боя.