Наль Подольский - Время культурного бешенства

Изложенную диспозицию полковник отправил в Москву, и она была одобрена. Инженерные войска приступили к работе.

Хотя начальство полковника пока не санкционировало взрывные способы действия, он предвидел такую возможность и приказал саперам готовить мощные заряды пластиковой взрывчатки с детонаторами, не содержащими металлических деталей. Среди подрывников нашлись замечательные умельцы, и они все сделали наилучшим образом.

Мирное население из окрестностей будущего поля боя было бесцеремонно эвакуировано.

Точно в соответствии с расчетами полковника танки вышли к рубежу обороны первого сентября и не спеша заняли плацдарм, готовясь к предстоящему наступлению. Машины остановились у края рва, и ни одна из них не проявила склонности спрыгнуть в девятиметровую глубину, где текла мутная илистая вода. Зато несколько бронетранспортеров вполне грамотно отправились влево и вправо вдоль рва на разведку, исследуя возможности обхода препятствия. Определив таким образом границы доступной территории, машины выстроились правильными рядами и остановились.

Полковник надеялся, что в своем неудержимом стремлении вперед танки начнут суетиться и тыкаться куда попало, но просчитался. Это старое железо умело быть рассудительным. Машины совершенно успокоились и выглядели так, будто наконец-то достигли желанной цели.

Возобновились разнообразные попытки разрешить конфликт мирным путем.

Полковник снова допустил к танкам художников, а затем и фотографов, но на этот раз ограничил их во времени. Фотографы все-таки предъявили свой «Черный квадрат», на который машины не обратили ни малейшего внимания.

Потом прибыли ветераны в мундирах, увешанных орденами, многие — в генеральских чинах. Одни уговаривали ржавую технику образумиться и не позорить свое славное боевое прошлое, другие пытались приказывать — и совершенно безрезультатно.

По личной просьбе губернатора приехал митрополит, отслужил перед колонной молебен и окропил машины святой водой, а затем, уже не заботясь о том, насколько глупо он выглядит, обратился к ним с проповедью — но и его усилия пропали даром.

Настала очередь губернатора. Прихлебатели убеждали ее, что уж против губернаторского авторитета и женского обаяния эти железки не устоят, и она оказалась перед дилеммой — либо упреки в будущем, что она сделала не все, что могла, либо выставить себя на посмешище. В конце концов она согласилась, оговорив отсутствие зрителей и репортеров, и вообще, обстановку конфиденциальности. Она обратилась к машинам в деловом тоне, обещая им отапливаемые ангары, импортные смазочные материалы, плановый ремонт и покраску. Танки на эти соблазнительные предложения никак не отреагировали, а на следующий день, несмотря на все принятые меры предосторожности, в Интернете появились и фотографии губернатора, и текст дурацкой речи.

Переговорные возможности были исчерпаны, но мирное противостояние воинства полковника и бронетехники продолжалось. Естественным образом возник вопрос, у кого крепче нервы — у людей или машин? Ответ был для всех очевиден.

Полковник рвался развязать войну. Не надеясь ее немедленно выиграть, он преследовал цель спровоцировать танки на агрессивные действия, чтобы государство на них уже всерьез обрушило свою карательную мощь. О том, как далеко может зайти ответная реакция, он не задумывался. На войне как на войне, и без риска войны не бывает.

Но, будучи опытным службистом, перед начальством он делал вид, что готов сколько угодно терпеть унизительное и нелепое положение, если так надо. Он приказал солдатам герметично оцепить колонну и никого в нее больше не допускал.

Он охотно бы сделал лишь одно исключение — для чокнутой студентки Евы. Но та, именно сейчас, когда была позарез нужна, как назло, не появлялась. Он послал в Петербург машину — оказалось, девчонка укатила на Псковщину, на какой-то поэтический фестиваль на свежем воздухе. Пришлось сгонять за ней вертушку, которая и выудила, в буквальном смысле слова, полуголую поэтессу со стихотворной тусовки у костра. Когда ее привезли, она сперва злилась и материлась, но, выпив коньяка, подобрела и пошла разговаривать с танками.

Ничего принципиально нового она не услышала, но песни железа ей до крайности не понравились, они стали пугающими. Говорили теперь не машины, а железо как таковое. И все чаще в его песни вплетались угрозы уничтожения всего живого, и вообще, всего сущего. Ева пыталась втолковать Квасникову, что дело может обстоять намного серьезнее, чем ему видится, но мысли о возможности бунта материи на атомном уровне в полковничью голову не вмещались. Для него танки, как бы непостижимо они себя ни вели, оставались мятежными машинами, подлежащими усмирению либо уничтожению.

Получила она и конкретную информацию, с ее точки зрения, незначительную, но приятную для полковника. Слова «избавитель», «спаситель» и «утешитель» звучали все чаще, и он — не просто незрячий художник, а слепой от рождения. Ежели это действительно так, круг поисков сразу сужался. Полковник и сам не знал, что станет делать с этим «спасителем», если удастся его отловить, но ФСБ на то и существует, чтобы уметь извлекать из любого человека максимум пользы.

Стояние длилось уже месяц. И генералы в Москве наконец решились: пора подавить это нелепое восстание железяк. Оставалось преодолеть сопротивление губернатора. Она же ох как не хотела на своей территории не только войны, но даже игры в войну. Женским инстинктом чуяла: может начаться непредсказуемое, и будет страшно:

— Зачем нам взрывы и грохот? Зачем землю калечить? Я готова пойти на расходы. Проложим обходную дорогу. А все эти машинки окружим такими же рвами, какой выкопал ваш полковник, и бетонной стеной обнесем. Пускай их исследуют ученые. Наука ведь у нас мощная, вы хоть с этим согласны? Нет, нет, я не разрешаю войну.

Окрик последовал с самого высокого уровня, со стороны президента:

— Подумайте о своем престиже. Да и моем тоже. Над нами будет весь мир потешаться. Пора вскрыть этот нарыв.

— Давайте подождем еще месяц, — сделала она последнюю попытку. — Напустим на них сперва ученых, а потом уже военных.

— Нет, — твердо заявил президент. — Сначала военных, ученых потом. Таков закон жизни.

В начале октября полковник получил разрешение использовать все имеющиеся в его распоряжении средства и тотчас приказал заранее сформированным командам подрывников приступить к истреблению машин. Саперы начали с хвоста колонны, чтобы машины, зачуяв опасность, не расползлись по всему Карельскому перешейку.

В первый день подрывники заложили заряды под днища пятисот с лишком машин. Это была капля в море, всего лишь один процент сил противника, но полковник ожидал прибытия подкрепления.