Эдуард Веркин - Пепел Анны

Кто-то взял меня за плечо, а потом и развернул. Я его узнал, это был как раз тот самый, клетчатый, мало я ему всек, пожалел. Клетчатый был опять клетчатый, и друзей у него в этот раз было больше, вокруг одни друзья. Я сразу понял, что бежать бесполезно, толпа густая слишком, не оторваться, догонят, затопчут. Клетчатый держал в руках черную бутылку, ром, сейчас он меня этой бутылкой в лоб. Но клетчатый не стал меня бить. Нет. Он рассмеялся. Он держал бутылку за горлышко двумя пальцами, указывал на меня указательным, указывал на свою челюсть, рассказывал писклявым голосом, тыкал большим пальцем в кончик своего раздвоенного подбородка и смеялся. И они тоже смеялись, видимо, то, что произошло тогда на Малеконе, было необычайно удивительно и чрезвычайно смешно. А я вдруг увидел, да.

Я вдруг увидел то, что не увидел тогда на набережной. Толстую, правленую-переправленую переносицу клетчатого, россыпь белых шрамиков вокруг глаз, отложение солей вокруг костяшек. Я увидел, а потом узнал его.

Серхио «Панча» Олива, чемпион в полусреднем, в начале двухтысячных редко кто мог устоять против него дольше трех раундов, чемпион Панамериканы, остался за проливом… Не помню когда.

Панча щелкнул пальцами, ему вручили пластиковый стакан, он налил в него черного рома и сунул мне. Я взял. Панча похлопал меня по спине, ткнул джебом в плечо, снова рассмеялся. Потом запел громкое, похожее на «Повесим короля» по разухабистости, и его товарищи подхватили и пошли дальше, а я остался со стаканом рома и двинул в другую сторону. Я сделал несколько шагов, меня задела женщина с заплаканным лицом, ром я пролил, а стакан бросил под ноги.

Я дошел до конца стадиона и развернулся.

Я ходил по стадиону и смотрел. Потом я увидел Анну. Она стояла на другой стороне в джинсах и в красной футболке, в той самой, в которой я увидел ее тогда. Мне тут же захотелось ей сказать, но, когда я приблизился, оказалось, что не Анна.

Но она могла быть здесь, здесь ведь все были, Панча-клетчатый, туалетная женщина, наверное, ореховую женщину я не видел, но и она наверняка.

И Анна. Я искал ее.

Там был еще бассейн. Огромный и глубокий пустой бассейн под открытым небом, в нем осталось немного дождевой воды на дне, позеленевшая и вонючая. Несколько человек спустились, бродили вокруг воды, у одного из них был лом, и он старательно выбивал этим ломом кафель. Я не понял зачем. Рука чесалась. Я повернулся и снова пошел, может, обратно, да, точно обратно, по лестнице, к улице… к улице, мне кажется, я там направо пошел.

Людей уменьшилось, я шагал по тротуару, стараясь держать направление на острый шпиль собора, светившегося розовым. Иногда меня сносило в переулок, я возвращался и искал шпиль, чтобы не сбиться, и каждый раз находил. Я ориентировался на шпиль, но все равно, видимо, где-то сбился, и теперь я не мог понять, в какой я части города от этого собора. Я старался найти другой ориентир – башню Хосе Марти, но она точно растворилась в зное, пряталась за крышами. Напротив высокого дома с кружевными балконами я запнулся за протянутую над тротуаром холодную полосу, повернул по ней и оказался вдруг в магазинчике. Книжный магазинчик. Я узнал его, несколько дней назад я здесь проходил, смотрел в витрину… на книжку про джунгли… или про рыбку, про паука Хуана, про ящерицу Касси, то есть не про ящерицу, а про косатку Касси, они там все были на полках, а сейчас здесь не осталось никого. А на полу валялись книги, много, опрокинули стеллаж и поднимать не стали, так они и валялись, а продавцы исчезли. Они бросили свои книги.

Я сел на диван и некоторое время смотрел на вентилятор под потолком. Вентилятор вращался неравномерно, то ускоряясь, то останавливаясь. Не знаю, я подумал, что в этом есть смысл. Потом ясно стало – в магазинчик заглянул горбун, тот самый, вчерашний, из Санта-Клары. Горбун сел на диванчик напротив, стал смотреть. Но не на меня, а мимо, за мое плечо, так что я даже сам обернулся посмотреть, нет, никого, он все смотрел. У него лицо такое было, с носом изо лба и широкими глазами и взгляд усталого Кетцкоатля, и много морщин, но все почему-то меридианами, сверху вниз, и в этих морщинах собралась и почернела пыль.

Я понял, что ошибся. Это был опять другой горбун. Он сидел и смотрел перед собой, а тот не мог смотреть, слепой. А я вдруг понял, что не знаю, зачем сюда зашел, просто зашел и теперь смотрю на этого. Ему первому надоело на меня смотреть, он поднялся и вышел со своим чемоданом, и на том месте, где он сидел, осталась какая-то грязь, тряпки и бумага.

Я зачем-то посмотрел, наклонился и увидел сизые грязные перья, у горбуна в карманах его плаща явно сидели голуби, голубиный вор, птеродактильный папа, местные жрут голубей, добро пожаловать в страну неспящих кошек. Он фокусник. Точно! У фокусников в карманах голуби всегда! И кролик за пазухой. Отец предупреждал. А может, это подушковый вор, он ворует подушки и потрошит их дома.

Я хотел украсть книгу про косатку Касси, но не смог поднять с пола ни одной, они выкручивались. Стало холодно от вентилятора, я вышел из магазина.

Анна, она сидела на скамейке под деревом и играла на гитаре, но слушателей вокруг нее не было, Анна и вымороженный кружок. Я обрадовался и поспешил, но это оказалась тоже не Анна, другая красивая девушка, а песню я, конечно, уже сто раз слышал, но все равно остался послушать.

После песни у меня заболела голова. Она и раньше у меня болела, вчера болела и сегодня, но только сейчас я понял, что такое по-настоящему болит голова, и руки замерзли, и суставы сделались тугими, плохо. Надо отцу позвонить, заблудился, пусть забирает. Я потянулся за телефоном, но он исчез. Его вытащили, правда, я не мог понять где, стал проверять все карманы, два раза проверил, но ничего.

– Да это я взяла, – сказала Великанова.

Она стояла возле сувенирной лавки с наглым лицом.

– Зачем? – спросил я.

– Ну, свой потеряла, зачем? Что за глупые вопросы? Отстань, а?!

Я снова увидел горбуна. Он странно шагал, то вместе со всеми прохожими, то вдруг резко останавливался, шагал поперек и поворачивал в другую сторону, правым плечом сильно вперед. Я думал – как ему с этим чемоданом, неудобно же, но чемодан ему не мешал, этого чемодана у него словно и не было. И кто-то надел ему на голову треугольную газетную шляпу. Я поспешил за ним.

Я никак не мог к нему приблизиться, горбун держал расстояние, сворачивал в переулки, снова сворачивал, останавливался, вынуждая меня прятаться в тени или отступать за угол, а когда я выглядывал, он снова оказывался уже далеко. Не знаю, зачем мне этот горбун сдался, наверное, надоели они мне, и решил я… Не знаю.

Свет падал справа, горбун шагал по освещенной части улицы, а я за ним, держась тени. Но мог и не держаться, он все равно не смотрел. Он уже тяжело шагал, часто отдыхал, прислонившись к стене.