Денис Килесов - За Хребтом [publisher: SelfPub.ru]

– И что, все это прямо вот так было расписано в каком-то там документе? – с сомнением спросил Лем.

– Отнюдь. Там была приведена хронология последних ста пятидесяти лет со всеми изменениями в государственном устройстве. Голые факты, точные даты и заштрихованные черными маркерами фамилии. Целостную картину я выстроил только после, изучая исторические источники как современные, так и весьма старые. Я несколько раз все перепроверил, моя теория подтверждается фактами и не имеет изъянов. К моему глубокому сожалению.

– Не понимаю, тогда почему же вас арестовали только сейчас?

– За вольную трактовку учебной программы, – усмехнулся Палий, – после того как я узнал правду, я решил попробовать изменить что-то в тех людях, которые станут меня слушать. Я начал ненавязчиво внушать ценность свободы личности своим студентам, стал учить их мыслить критически, трезво, в отрыве от наставлений пропаганды, – седой историк закашлялся, прочищая горло.

– Дайте угадаю, кто-то написал на вас донос, – предположил Лем.

– Совершенно точно. Хотя, признаться, я впечатлен, что произошло это только недавно. Это же сколько студентов, в которых я был не уверен, предпочли усвоить мои уроки, а не доносить на меня Надзору. Честно говоря, я вполне заслуженно могу собой гордиться.

– Думаете, вы смогли изменить что-то к лучшему?

– Единственная дорога к эволюции заключается в самосовершенствовании каждого человека изнутри. Пока мы не начнем меняться сами, бесполезно пытаться изменить мир вокруг. Если я смог повлиять хотя бы на пару своих студентов, моя жизнь уже не была прожита зря.

– Я постараюсь запомнить, Палий. По правде говоря, я не знаю, что и думать после вашего рассказа.

– Вы можете поверить мне, молодой человек, но, в сущности, это ничего не изменит. Ведь даже если все это правда, то на этот раз может оказаться иначе.

– Что же, узнаем, когда вернемся, – пожал плечами Лем и направился обратно к рельсовой дороге.

– Я бы сказал, «если» вернемся, – тихо добавил Палий, но подпольщик не услышал этих слов.

– Живее, – поторопил голос Сурная, едва взгляд Лема различил дрезину на путях.

Военный стоял на мотодрезине, положив руки на автомат, около него, на металлической лавке, лежал большой белый лист, придавленный походной флягой. Хасар сидел в той же позе, в которой его оставили Лем и Палий, лишь лицо его заметно помрачнело, и желатиновые бобы исчезли в недрах его вещмешка. Когда все вскарабкались на древнюю машину, Козинский развернул белый лист и положил перед остальными.

– Это топографический снимок местности, – пояснил он, предупреждая незаданный вопрос, – судя по всему, мы находимся здесь, – он ткнул грязным пальцем в мутное серое пятно с корявой надписью «Болота».

– Так мы эти болота вроде как позади оставили, – сказал Лем, посмотрев на военного в упор, – земля твердая, сам проверил.

– Именно, – согласился Сурнай, – я так думаю, что мы находимся на самом краю этой местности. Дальше будет небольшая река. Единственный путь через нее – вот этот мост, – он показал на тонкую перемычку через обозначение оврага. По имеющимся у меня сведениям, он должен был сохраниться, хотя и в аварийном состоянии.

– А что, пешком дойти совсем не вариант? Убьемся еще, – Лем с сомнением смотрел на тонкую полоску на снимке, – перейдем вброд, да и дело с концом. Зато риска меньше.

– Невозможно, – отреагировал Сурнай, – воды сильно заражены. Фактически там радиоактивных и химических отходов больше, чем воды. Даже парами ее дышать нельзя, контактировать напрямую и подавно. Так что вариант у нас один. Наденем защитные маски и как можно быстрее преодолеем переезд. На конце моста ворота, но они хлипкие, на скорости выбьем бортами.

– Не выдержит нас этот мост, – угрюмо вмешался в разговор Хасар, – строился давно, в таких погодных условиях, – он обвел рукой густой туман вокруг, – сложится при малейшей нагрузке. А уж под весом нас четверых да этой громадины… – он многозначительно замолчал.

– Не сложится, главное – разогнаться. На скорости все получится, – не согласился с ним Сурнай. – Да и вариантов, как я уже сказал, у нас других нет.

– Почему же нет, вернемся назад. Раз там все, как сказал наш уважаемый историк, с нас и спрашивать никто не станет, – Хасар осклабился.

– Вы, преступники, обязаны заслужить прощение у своей Родины, – холодно ответил лейтенант, – и пока задание не будет выполнено, вы его не получите.

– Молодой человек, – внезапно заговорил Палий, – насколько я понял, вас тоже не за примерное поведение послали эти радиомаяки, – он похлопал по своему вещмешку, – к горам нести. Вы ровно в таком же положении, как и мы, посмотрите правде в глаза. И уж точно не вам укорять нас за дела, о которых вы не имеете ни малейшего представления.

Воцарилась недолгая пауза. Солдат явно не знал, как поступать со стариком, который дерзит, ведь Устав хорошо формулировал только одно отношение к старости. Пожилых, детей и женщин надо во что бы то ни стало защитить и уберечь от беспощадных кантийцев. Но седой преподаватель мало того, что не испытывал трепета перед солдатом, так еще и выражал это в форме логичных и ничуть не оскорбительных фраз. Сурнай буравил взглядом Палия, но преподаватель отвернул голову и сделал вид, что всматривается в туман. Лем решил разрядить обстановку.

– Так, ладно, даже если это теоретически возможно, как нам разогнать это корыто до нужной скорости? Мы же все это время тащились на максимальных оборотах.

– Насчет этого не волнуйся, там склон, – ответил Козинский, переведя взгляд на подпольщика, – разгоним вручную вчетвером, заскочим на ходу и добавим газу.

– Ну, допустим, – сказал Хасар, – будь по-вашему. Погода, правда, мерзкая, противно подыхать будет.

– Не подохнешь, – пообещал Сурнай, – надевайте маски.

Он дернул несколько раз трос стартера без всякого результата, потряс топливный бак, дернул еще раз, и выхлопная труба мотодрезины плюнула облаком черного дыма. Двигатель прочистил горло, вздрогнул, просыпаясь, и более-менее спокойно заворчал. Сурнай достал свой противогаз, слитным движением надел его и оглядел остальных. Лем уже сидел в своем громоздком респираторе, закутавшись в плащ, – воздух стал холоднее.

– Простудиться боишься? – глухо спросил Хасар. – Ничего, мертвые, как мне известно, не болеют.

– Да что вы, в самом деле, – вмешался Палий, неуклюже пристраивающий полумаску на своем худом лице, – план Сурная мне кажется вполне осуществимым.

Хасар обернулся на застывшего в ожидании Сурная и, пожав плечами, шумно вздохнул.

– Поехали, авось и пронесет.

Древняя машина со скрипом тронулась по изъеденной ржавчиной узкоколейке. Судя по всему, река и вправду была все ближе. Металл на рельсах все чаще покрывали оранжевые пятна – коррозия шла полным ходом. Хорошо, что обратно группу перевезут уже по воздуху, а то в безопасности второй поездки по хлипким дорогам прошлого уже нельзя быть уверенным. Трухлявые деревянные шпалы проносились под тяжелым днищем дрезины все чаще, а затем и вовсе слились в серую полосу, уносящуюся назад, в стену густого тумана. Тумана, который скрыл от нежеланных взглядов останки навсегда оставшихся в болотах и соляных ямах беженцев и черт знает чего или кого еще. Поистине самое жестокое существо, известное человеку, – это сам человек. Животные при всей своей неразумной природе не способны на такое. Так что же это получается, такими нас делает разум? Дар, который мы получили неизвестно откуда, мы используем во вред себе подобным для достижения личных выгод. Разве мы всегда были такими? Очень хочется ответить, что нет. Что произошли страшные вещи, и надломилась наша высокая мораль, сползли краски с ее некогда идеального лица. Но это не так, человек всегда был и останется таким. Он продолжит ронять злобную пену изо рта при виде врага, подобно обезумевшему зверю, пока не дойдет до конца. Он не перестанет идти вперед лишь по головам других.