Иван Охлобыстин - Улисс [litres]

– Им владел Одиссей! Герою его подарил Гефест. Это не что иное, как легенда, разумеется, но в каждой легенде есть что-то настоящее, – ссыпая в свой кошель золото, сообщил еврей и сложил руки на груди. – Только умоляю никому не говорить, что я продал вам это! Меня сожгут на костре без суда!

– Не волнуйтесь! Если кто-нибудь узнает, что именно я хочу сделать, меня тоже сожгут на костре, – успокоил его Лоренцо и проводил до дверей.

Вернувшись, он раскатал манускрипт по деревянному столу и начал пристально разглядывать рисунки.

– Что ж! – спустя какое-то время произнес вслух мастер. – Нет ничего невозможного.

Семь лет потребовалось на создание изображенного на куске телячьей кожи механизма. В мастерской Бьёли побывало множество ученых умов того времени. Некоторых необходимых материалов Лоренцо пришлось дожидаться месяцами. Их привозили из стран, названий которых в те времена еще не знал почти никто. Иногда Лоренцо надолго оставлял идею и отвлекался на сборку элегантных часов, обещанных герцогом в подарок очередной любовнице. Мастер придумал особое приспособление, при помощи которого можно было извлекать из механизма часов музыку. Он даже удивлялся, как до этого не додумались молодые и ретивые мастера, которых в этих краях было предостаточно.

Другое дело – его чудо, спроектированное кем-то непостижимо великим. Даже его любимый наставник, учитель и друг Леонардо не смог бы придумать такого! Запустить время обратно! Нет! На это способен только мастер, подобный Богу!

И свое «чудо», и часы для любовницы герцога он заканчивал в один день. На улицах города кипела ярмарка, и Лоренцо не пошел обедать во дворец, а перекусил сыром с хлебом и молоком прямо в мастерской и освободившееся время с удовольствием посвятил музыкальным часам. С ними он провозился весь день и всю ночь. Ему это было на руку – «чудо» он давно решил запустить на рассвете, в память о жене и дочках.

Когда этот час настал, Лоренцо сбросил с воссозданного древнего механизма скрывавший его кусок черной ткани, завел ключом барабан и нажал на миниатюрную медную клавишу, расположенную на самой вершине металлической пирамиды, обложенной сотнями мелких граненых пластин. Над пирамидой вспыхнуло ровное зеленое сияние, точно расчерченное какими-то знаками. Бьёли осторожно дотронулся до одного из них, и зеленый окрасился в алый. Под ногами мастера дрогнул пол, над головой угрожающе качнулась люстра, и все окружающее пространство стал наполнять гул. Мощность его возрастала стремительно, пока не возникла вспышка, ослепившая Лоренцо.

– …Всё?! – первой нарушила тишину Елизавета. – Сработает? Или еще разок?

– Ни в коем случае! – предостерег ее Павел. – Что значит «еще разок»? Опасно! Может не сработать.

– Тогда давайте перекусим?! – с неожиданной практичностью подошла к делу Лиза. – У вас есть что-нибудь молочное в холодильнике?

– Я не знаю, – ответил неопытный дачник. – Холодильник не мой, а папин. Надо взглянуть.

Он встал с дивана, подошел к холодильнику и открыл дверцу.

– Тушеная картошка с мясом, можно разогреть. Творог есть. Сгущенка «Простоквашино», – начал перечислять Павел.

– Тащите сгущенку! – попросила Бородина и прислушалась. – Кажется, где-то поблизости только что стреляли.

– Может быть, охотники?! – как-то легкомысленно предположил Калугин-младший.

По странному совпадению, хотя услышать это было физически невозможно, далеко-далеко от них, в городе раздался выстрел фотографа Ивана Федоровича. Стрелял в самого себя, вернувшись в квартиру оперной дивы и обнаружив ее пустой. Жизнь для него зашла в такой тупик, что он не нашел ничего лучшего, как сесть в кресло у окна, снять с правой ноги ботинок, приставить дуло ружья к своему подбородку и большим пальцем ноги спустить курок.

За доли секунды до мрака, поглотившего его, он со странным удовлетворением успел подумать, что, скорее всего, в газетах его фотография будет соседствовать с портретом Елизаветы Бородиной.

– Любопытно, – потягивая чай из белой фарфоровой чашки и рассматривая чье-то изображение на своем смартфоне, произнес Павел. – Судя по личной страничке твоего мужа, в этой, местной жизни он байкер.

– В каком смысле? – не поняла Елизавета.

– В прямом, – пояснил мужчина. – Он работает в байк-центре «Ночные Волки» мастером-жестянщиком. Еще, судя по той же странице ВКонтакте, у него «Харлей-Дэвидсон», пятеро детей и жена, которая, видимо, тоже байкер. Во всяком случае, она так выглядит на его фотографиях.

– Смотри-ка! – хмыкнула Лиза. – Мой тихоня здесь развернулся. А деток все равно любит. Свою-то жену нашли?

– Да, нашел, – как-то неохотно ответил Павел. – Мы все в сетях сетей. Даже если этого не хотим. Я не ее нашел, а ее здешнего мужа. Состоятельный человек. Владеет ночным клубом и гостиницей в центре города. Сейчас он с Ольгой катается на лыжах в Хибинах.

– Дети есть?

– Детей нет.

– Может быть, успеем еще в гостиницу?! – обернулась к спутнику Бородина. – Интересно же! Поехали, на Николая-байкера хоть издали посмотрим? Вы вот свою маму увидели!

– Поехали! – убежденный такой аргументацией, махнул рукой Павел. – Но дайте мне десять минут. Я часы с собой возьму. Только разберу их сначала.

Довольно скоро они покинули дом, решительно сели в автомобиль и, не реагируя на отчаянные призывы молодой журналистки за окном, уехали из поселка. У перекрестка мимо них пронеслись еще два автомобиля с символикой телевизионных каналов на капотах.

– Вот она, слава! – провожая их взглядом, усмехнулся Калугин и переложил ящик с часами на заднее сиденье.

– Надо очень не любить себя, чтобы желать этой славы! – резонно заметила Елизавета.

– Ничего, кроме личного опыта, в этом убедить не может, но к тому времени, когда он появляется, это знание уже не нужно, – не менее глубокомысленно заметил Калугин-младший.

– Какой вы умный! – то ли с иронией, то ли с восхищением отреагировала Елизавета.

– Вы тоже не промах! – улыбнулся Павел и точно опомнился: – Может, все-таки перейдем на «ты»? Уже столько всего было!

– Давай, – согласилась Лиза и неожиданно сказала: – Ты помнишь, что рассказывал мне про инопланетян?

– Когда? – удивился Калугин.

– На Первое мая. Когда мой портфель нес из школы. Ты меня в овраг завел и заброшенный колодец показывал. Говорил, что это шахта для ракеты, – напомнила Елизавета. – В детстве! Не помнишь?

– Не помню, – сокрушенно покачал головой он и вдруг вспомнил.

Совершенно очевидно вспомнил. Точно. Была поздняя весна. Он забрал у нее портфель, пока девочка застегивала ремешок на босоножке. Забрал и, не дожидаясь ее, зашагал домой, по тропинке, вдоль глубокого оврага – с одной стороны и распаханного поля – с другой.