Вадим Астанин - Откровение Валерия Сидоркина

— Убираться отсюда надо, убираться, и побыстрее.

— Страшно? — сказал Корсаков, подходя к ближайшей куче тряпья, чтобы рассмотреть её получше. — Мне тоже.

Он поворошил тряпки стволом винтовки. Степанов брезгливо скривился.

— Любопытно, — сказал Корсаков, присаживаясь на корточки, — что случилось с телом? Куда оно исчезло? Как оно исчезло? И главное — отчего оно исчезло? Что стало причиной его исчезновения? Или кто?

— Вопросы, вопросы, — сказал Степанов, — слишком много вопросов, на которые нет ответов. — Чем быстрее мы отсюда уберёмся, — продолжил он, тем целее будем!

— Будем ли? — Корсаков быстро поднялся. — Если это неучтённый фактор, который мы проглядели… К примеру, нераспознаваемый анализаторами патоген, способный проникать сквозь изолирующий слой скафандра, то… Не кажется ли тебе, брат Степанов, что уже чуток поздно отсюда сматываться?

— Не называй меня братом, командир.

— Извините, герр второй пилот, это от испуга.

— Не называй меня герр…

— Я тоже паникую, Андрей, — строго сказал Ладислав Корсаков, — но незаметно, про себя. Я тоже хочу свалить с этого корабля, но, у нас есть незаконченное дело!

— Да, — сказал Степанов, — бортовой журнал.

— Бортовой журнал, — повторил за Андреем Ладислав. — Поэтому, я сейчас тихонько подойду к пульту, найду рекордер, заберу накопитель и мы тем же порядком, тихонько, спустимся на осевую палубу, доберёмся до шлюзовой камеры и вернёмся к себе на корвет. А ты прикроешь мою спину, Андрей. Ведь прикроешь?

— Не надо со мной говорить таким тоном, — сказал Степанов, — я не ребёнок.

— Вот и ладно, — жёстко подвёл черту Корсаков.

Он повернулся и решительным шагом направился к пульту.

— Есть накопитель, — информировал он напарника, вытаскивая металлическую коробку из гнезда. — Возвращаемся.

Но уйти они не успели. Сигнал тревоги заставил их остаться в рубке. Корсаков бросился обратно к пульту. На главном экране загорелась красная точка. Следящий сканер, запустившись автоматически, обозначил цель нейтральным зелёным треугольником. Корсаков, наскоро разобравшись с устройством командно-управляющей панели, навёл на точку визир цифрового дальномера и врубил увеличение.

— Имперский абордажный транспортник. Удаление ноль три и сокращается. Точка стыковки, предположительно, носовой стыковочный узел. Включил двигатели торможения, начал процедуру стыковки. Протокол сопряжения отработал без задержки. У них есть полный массив кодов доступа! — ошеломлённо заключил Корсаков.

— Убраться по-тихому не получиться, — сказал Степанов и щёлкнул рычагом переводчика, снимая винтовку с предохранителя.

— Высадили поисковую команду, — сообщил Корсаков, — двенадцать единиц.

— Валим отсюда, быстро! — зло прошипел Степанов.

— Секунду, — Корсаков запихнул накопитель в нагрудный карман скафандра. — Уходим!

Они спустились на осевую палубу и рванули к шлюзу. Корсаков, державшийся позади Степанова, сбавил темп и оглянулся. Это его спасло, потому что имперцы уже изготовились к стрельбе.

— Поворачивай к стене! — прокричал Степанову Корсаков.

Согнувшись, он метнулся в сторону, за миг до того, как началась беспорядочная стрельба. Стрельба началась и почти сразу же стихла. Имперцы перекрыли осевую палубу, держа под прицелом Корсакова и Степанова. Точнее, единственно Корсакова. Степанов лежал неподвижно посреди палубного тоннеля.

Корсаков, подняв руки с винтовкой, выпрямился, затем демонстративно повесил винтовку на шею, неторопливо подошёл к лежащему ничком напарнику, опустился на колени рядом с ним и, избегая резких движений, наклонился, что лучше разглядеть рану, нанесённую пулей.

Пуля угодила Степанову в спину чуть выше кислородного баллона, рядом с вентилем подачи кислородной смеси, однако застряла в ткани скафандра, благодаря тому, что: во-первых, имперцы, скорее всего, применяли ослабленные заряды и, во-вторых, ткань и изолирующая прокладка, из которых конструировались рабочие скафандры, по прочности не уступали знаменитому кевлару древности.

— Ты как? — спросил Корсаков.

— Хреново, — прошептал Степанов, — думаю, трещина в лопатке, или, может, перелом. И ещё пуля в ноге, чуть выше колена.

— Союзнички, так их! — выругался Корсаков.

— Что делают?

— Стоят, просто стоят. И убивать нас, вроде бы пока, не планируют. Хотя, чёрт поймёт их намерения.

— Тогда надо уходить.

— Достал ты меня со своим «уходить», напарник.

— Ничего не поделаешь, — Степанов сделал попытку приподняться, застонал и снова уткнулся шлемом в ребристое покрытие пола. — Да переверни ты меня уже, напарник.

— Будет больно, — сказал Корсаков и рывком перевернул Степанова на спину.

Степанов вскрикнул от боли. Корсаков грязно выругался.

Он (Корсаков) снова был на ногах и ему было абсолютно наплевать на реакцию имперцев. Схватившись за шейную лямку степановского скафандра, он поволок Андрея прочь от стоящих цепью имперских десантников.

Призрачная вспышка заставила Корсакова непроизвольно оборотиться. Имперская цепь панически рассыпалась. Десантники бежали к нему, а за ними расширялась, раскручивалась воронка бледно-изумрудного света и когда изумрудный свет касался бронированного костюма десантника, человек в нём попросту исчезал и пустая оболочка, по инерции раз-другой шагнув, теряла равновесие и бессильно валилась на пол.

Степанову хватило доли секунды, чтобы определить природу загадочного свечения. «Паразитный эффект, — сформулировал его мозг, — возвратное излучение». Редкая, но гибельная флюктуация, от которой нет спасения. «Вернее, не было, — неслись стремительным потоком мысли, — однако двести лет назад безымянным учёным это удалось».

— Беги! — взревел Степанов и Корсаков без объяснений догадался, куда следовало им бежать. Напрягаясь изо всех сил, он потащил Степанова к чёрным временным перегородкам, а изумрудная воронка накатывала сзади, гналась за ними по пятам, и у Корсакова не было времени, чтобы закрывать все двери за собой. Он дотащил напарника до временного поста управления огнём и буквально зашвырнул его внутрь. Материал переборок ослаблял волну возвратного излучения, однако из-за открытых дверных проёмов не мог погасить её полностью. Корсаков захлопнул дверь. От смерти их отделяла стена импровизированного отсека. Что у них оставалось? Надежда.

Прошлое — как хорошо подогнанная плитка — все события так плотно и крепко вшиты в ткань времени, что изменить это самое прошлое абсолютно невозможно. Всё, что произошло и должно было произойти — случиться обязательно, как бы кто-либо не пытался неприятное и неприемлемое для него явление трансформировать, переписать, или вообще отменить. Оно, понятно, будет отличаться в деталях, но конечный результат окажется именно таким, каким он был описан до того в учебниках истории, монографиях, биографиях, научно-популярной литературе и исторических источниках. Как бы вы ни старались. Кому положено умереть — умрёт, кому положено уехать — уедет, кому положено развестись — разведётся, кому положено исчезнуть — исчезнет. Эффект бабочки не более чем оригинальная выдумка писателя. Что значит в деталях? К примеру: после активного воздействия на прошлое политик гибнет не там, где ему было суждено погибнуть, или не от того оружия, или от руки не того убийцы, но он всё равно умирает в тот день и час, который был определён ему историей; муж застаёт жену с любовником, однако любовник совсем не тот человек, который должен быть при нормальном ходе событий; студент бросает учёбу и улетает домой, вместо того, чтобы ехать поездом. Детали меняются, результат остаётся неизменным. Впрочем… впрочем происходят забавные казусы. Магистральную временную линию они никак не затрагивают и относятся, скорее, к курьёзам, не требующим немедленной коррекции.