Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле

«Пир» для жителей Безмятежной – событие нечастое. Собраться за угощением, означает как бы вернуться в детство, отрешиться от насущных забот и проблем. Ведь оседлый образ жизни не способствует энергетическим затратам, и еда для взрослых бабочек – скорее забава, чем необходимость. В то время, как маленькие гусенички, набирая вес, прожорливы невероятно.

Хорошенько выспавшись и побродив по окрестностям хутора в сопровождении Ракши-младшего, которому после многодневного поджидания королевских глашатаев была знакома тут каждая веточка, Лаан и Лабастьер вернулись в селение к назначенному сроку.

Голову Ракши-младшего теперь тоже украшал синий берет. Надо отметить, что Ракши, безоговорочно приняв власть и покровительство молодого короля, на его друга-махаона продолжал поглядывать с нескрываемой неприязнью, и время от времени между ними возникали легкие перебранки. Однако до ссоры дело не доходило; Лабастьер пресекал ее развитие, осаживая то одного, то другого забияку.

На небольшом участке деревенской площади был сооружен загончик из плетеных травянистых щитов. Другой ее участок был устлан шкурками, рогожками растительного происхождения и кусками материи, тканой из флуона. Прямо на них стояли посудины из раковин, обожженной глины, ореховых и яичных скорлупок, наполненные самыми разнообразными яствами: продолговатыми зелеными ягодами жгучей урмеллы, сладковатая горечь которой только разжигает аппетит, печеными плодами чайги, кусками сладкого мяса волосатого озерного угря и мякотью воздушного коралла.

Еще большее количество снеди было просто кучами насыпано в загончике, и Лабастьер догадался, что это – место для гусениц-детенышей.

Всей этой нехитрой сервировкой занималось несколько самцов и самок. При виде вернувшихся с прогулки гостей, одна из самок-махаон поспешно ударила костяным пестиком в туго натянутую кожу бонга, и к месту торжества стали слетаться остальные сельчане.

Если взрослые бабочки вели себя чинно и сдержанно, устраиваясь поудобнее возле посудин, то дюжина гусениц маака и махаон, которых привели сюда их мамаши, с верещанием и хохотом накинулись на приготовленное им лакомство.

– Наша пища проста, – начал речь староста, поднявшись и обращаясь к королю, – и, наверное, недостаточно изысканна. Но пусть приправой к ней служат наши верность, любовь и вера в монаршую справедливость. Вот и все, что хотел сказать я, – садясь на место, закончил он и поощрительно кивнул устроившемуся рядом махаону, отцу Мариэль, Дент-Вайару. Приняв эстафету, встал тот:

– Все сказано как нельзя лучше, – сказал он. – А трапезу, я думаю, следует начать с доброго глотка «напитка бескрылых».

Жены того и другого как раз в этот момент принесли тугие бурдюки и разливали напиток в глиняные чаши. Дент-Вайар протянул сосуд королю.

– Мне показалось, – сказал тот, – обращаясь к подданным, – что ваш староста как будто бы оправдывается за простоту оказанного нам приема. С одной стороны, это говорит о его скромности и радушии. С другой же, я хочу напомнить, что простота – это как раз то, что завещал нам мой прадед Лабастьер Мудрый. «Глуп тот, кто не видит в простоте изысканности, а в доброте – главного сокровища жизни». Я сам читал эти слова, начертанные его рукой в старинном свитке. Ароматы вашей еды дразнят свежестью, а лица ваши светлы.

Отхлебнув глоток напитка и отметив, что качество и вкус его отменны, он под одобрительный гул собравшихся передал чашу по кругу. И завязалась неторопливая беседа. Оказалось, у сельчан есть множество вопросов, ответы на которые может дать им только их король.

– Например, эта жидкость, которую мы сейчас пьем, называется «напиток бескрылых», – заметил Ракши-старший. – А почему? По мне, так наоборот. Вот я выпил, закрыл глаза и, хоть сижу на месте и не машу крыльями, кажется, что лечу…

– Что ж тут непонятного, – встрял Лаан. – Выпей побольше, и не то, что летать, ползать не сможешь.

Переждав дружный хохот, свою версию изложил Лабастьер:

– По нашей семейной легенде, там, откуда прибыл на Безмятежную Лабастьер Второй, жили не только бабочки, но и другие, более древние, бескрылые существа. Они-то и научились делать этот напиток первыми.

– Неужели это не сказка? – спросила Мариэль, сидящая тут же, – неужели и вправду бабочки прилетели со звезд? Я и верю, и не верю в это. Верю, потому что это красиво. А не верю потому, что не вижу в нашей жизни никаких тому подтверждений…

– Мне и самому порою трудно это представить, – признался Лабастьер. – Ведь все в этом мире словно специально создано для нас. Но подтверждение все же есть. Оно состоит в том, что на Безмятежной еще не найдено абсолютно ничего, что было бы создано руками бабочек до эпохи Лабастьера Мудрого. Остается тогда предположить, что до того бабочки ничего не умели и научились всему в одночасье. А это еще более невероятно.

– Но необжитых земель на планете много больше, чем обжитых, – возразила самка. – Может, стоит поискать там?

– Верно, – согласился молодой король. – Я вижу, ты обладаешь не только выдающейся внешностью, но и пытливым умом.

Мариэль смущенно опустила глаза. Ракши-младший при этом с гордостью глянул на нее, но, видно, в его памяти всплыли все его недавние опасения, и он перевел на Лабастьера ревнивый, почти неприязненный взгляд. И тоже задал вопрос:

– Не все наши законы, мой господин, кажутся мне удобными и понятными. Вот, например, верно ли, что закон, предписывающий бабочкам селиться не более тысячью семей в одном месте, также принадлежит еще вашему прадеду? И в чем смысл такого порядка?

– Большое скопление бабочек привело бы к отдалению от природы, а это, по мнению Лабастьера Мудрого, рано или поздно обернулось бы катастрофой. Наверное, у него были основания считать так.

– А правда ль, господин наш, – вмешалась в разговор зрелая розовощекая самка-махаон, жена Дент-Вайара, выпучив для убедительности глаза, – правда ли, что по лесным дорогам нашего королевства бродит гигантский крылатый паук Рагга, коий самцов поедает, а самок утаскивает неведомо куда?

Лабастьера опередил Лаан. Точно так же выпучив глаза, он заверил спросившую:

– Конечно, правда! Только мы-то с королем проведали, где он, злыдень, самок держит. Туда и направляемся!

Слова Лаана вызвали очередной взрыв веселья. Он явно становился любимчиком здешних жителей. Отхлебнув из чаши, он подал голос вновь: