Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле

В подавляющем большинстве семей со-мужья свободно совокупляются с женами друг друга. И все-таки вопрос этот достаточно деликатен. Полное взаимодоверие приходит не сразу, лишь после того, как притупляется естественная ревность.

– Как я тебя понимаю, – мечтательно протянул махаон. И тут же встрепенулся. – Слушай, чего это мы ползем, как дохлые?! Так мы никогда не доберемся до твоей избранницы! Пришпорь-ка своего лентяя.

Улыбнувшись непосредственности товарища, Лабастьер основательно (для видимости) размахнулся, но хлестнул совсем слабо, и сороконог, блеснув глазом, ускорился лишь чуть-чуть. Лаан, ожидая рывка, придержал рукой свой красный берет, означающий принадлежность его владельца к дворянскому роду Первой гильдии. Стайка разноцветных полупрозрачных птиц-пузырей выплыла из-под поникшего широкого листа, задетого головой Умника, и, испуганно шипя, метнулась в сторону.

– В таком темпе до ближайшего селения мы доберемся не раньше заката, – вздохнул Лаан, отпуская берет. – Скоротаем путь рассказами?.. Ты знаешь, брат-маака, как я люблю слушать о твоем прадеде…

Молодой король, конечно же, не был знаком со своим великим предком. Но на мочке его уха, на серебристой цепочке, красовалась бесценная реликвия рода – серый полупрозрачный камешек неизвестной породы, серьга Лабастьера Второго. И потомок знал множество семейных легенд.

– Хорошо, – согласился он. – Приготовься слушать. Я расскажу тебе о том, как мой прадед впервые ступил на землю Безмятежной.

Махаон удовлетворенно кивнул, но, не желая терять времени даром, извлек из ножен костяную саблю и принялся в такт поскрипыванию чешуек сороконога натирать ее лезвие укрепляющей мастикой.

– Когда прадед Лабастьер Второй и возлюбленная жена его Дипт-Наан спустились с небес и вышли из Золотого Храма… – начал маака, но Лаан, на миг прекратив свое занятие, перебил его:

– Ну это-то, положим, сказки. Подумай сам, какая сила может поднять такую махину?

– Может быть, и сказки, – согласился Лабастьер Шестой. – Но когда мама рассказывала эту легенду, я тоже спросил ее: разве может летать по небу целая скала? И знаешь, что она ответила? «Летать не может, но она может падать…»

– Хм, – скептически покачал головой Лаан и продолжил полировку лезвия. – Ладно, давай дальше.

– Они огляделись, и мой прадед сказал: «Этот мир прекрасен. Он создан для любви и покоя, а значит, он создан для нас с тобой. И мы должны научиться жить в нем так, чтобы не нарушить его первобытной гармонии…»

… – Тридцать тысяч личинок! – порхая над равниной невдалеке от разведывательного антиграва, Наан впервые осознала, какая ответственность ложится на их плечи. – Ты только представь себе, сколько им понадобится пищи! А мы не знаем даже, есть ли тут что-нибудь съедобное.

– Обязательно есть, – с деланной убежденностью заявил Лабастьер. – Зондирование показало, что состав воздуха и почвы тут практически идентичен земным, а это значит, что метаболизм местных живых форм тоже подобен нашим.

На самом деле он вовсе не был уверен в сказанном. Уже то, что широколистные травы, которыми была покрыта простирающаяся под ними долина, имели не зеленый, а ядовито-фиолетовый цвет, наводило на подозрение о непригодности местной флоры в пищу.

– Состав воздуха и почвы ничего не значат, – безжалостно возразила Наан. – Разве мало и на Земле несъедобных растений? А животных тут что-то и вовсе не наблюдается.

– Пока не наблюдается, – отозвался Лабастьер с нажимом на первое слово. – Что можно разглядеть с такого расстояния? Так что не спеши прятать плазмобой… Что касается съедобности… ОН предусмотрел, что перед колонистами неминуемо встанет эта задача. Браслет на моей руке – это анализатор химического состава как раз на этот предмет. Нам не придется, рискуя жизнью, экспериментировать на собственных желудках. И что-то подсказывает мне, что результаты анализов не разочаруют нас.

– Так чего же мы ждем? – нахмурилась Наан. – Надо спускаться вниз и приниматься за работу.

– Ты права, – согласился Лабастьер. – Но как мы все-таки эту планету назовем?

– Ты ведь уже решил назвать ее «Безмятежная», – удивилась Наан. – С таким названием она просто не способна будет строить нам козни. Ты что, передумал?

– Да нет, – пожал плечами Лабастьер, и они, подобно падающим листам клена, стали кругами планировать вниз. – Надеюсь, ты окажешься права. Но у меня появилась новая идея: почему бы не назвать ее «Наан»?

– Ну уж нет! Возможно, для кого-то это и будет нормально, но только не для меня. Представь, ты скажешь: «Как я люблю тебя, прекрасная Наан…», а я буду гадать, обращаешься ты ко мне, или это у тебя приступ местного патриотизма.

– Ты как всегда права, о возлюбленная жена моя, – усмехнулся Лабастьер. – Пожалуй, не стоит называть планету твоим именем, ведь вместе с именем она может перенять и твой нрав. Не выживем…

…В этом месте рассказа Лаан засмеялся и вновь перебил молодого короля вопросом:

– Как ты думаешь, зачем нашим предкам понадобилось сочинять все эти небылицы? Как ты назвал браслет твоего прадеде? «А-на-ли-за-тор?» Какое дурацкое словечко. Ты можешь себе представить, чтобы такой волшебный предмет существовал на самом деле? И кто этот таинственный ОН, о котором говорил Лабастьер Второй? И где находится эта пресловутая Земля?..

Молодой король сокрушенно вздохнул:

– Я не могу ответить ни на один из твоих вопросов. Сам я думаю, что на самом деле какая-то болезнь, война или иное стихийное бедствие унесло однажды жизни всего взрослого населения планеты, кроме моих предков. Они остались одни с тысячами куколок, и им пришлось начинать этот мир заново. А все эти легенды они придумали для того, чтобы мы не повторили гибельных ошибок наших предшественников.

– Но это не объясняет, зачем они придумали все эти приспособления – «анализаторы», «плазмобои», о которых я слышу с детства. Не твой ли прадед завещал нам не создавать никаких орудий сложнее ножа и сабли?

– Да, сплошные неувязки, – задумчиво согласился Лабастьер Шестой. – Мама уверяет, что ответы на все свои вопросы я получу сразу после рождения первенца… Говорит, так заведено в королевской семье… Но она не объясняет, каким образом это случится. Похоже, она и сама этого не знает, ведь отец погиб, когда я был еще гусеницей…

– Или вот еще, – продолжал разглагольствовать Лаан. – Всегда говорят «Лабастьер Второй и его возлюбленная жена Наан»… Почему?! Он – маака, она – махаон, у каждого из них была своя пара в диагонали, но их имен мы даже не помним!

– Я-то помню, – пожав плечами, возразил король. – Но в целом ты прав…

– И все-таки правильно твой прадед завещал, – перескочил на прежнюю тему Лаан, любуясь своим, сверкающим в лучах закатного солнца, начищенным клинком. – Только глянь, какая красота! Зачем нам что-то сложнее?! – Он размахнулся и точным ударом перерубил проносящийся над ними стебель. Вспугнув очередную стаю птиц-пузырей, на этот раз покрытых спиралеобразным узором, позади них рухнул огромный травяной лист. – Красота… – повторил он удовлетворенно.