Денис Калдаев - Семь миллионов сапфиров [litres]

Я попросил Арктура купить три ведерка горького миндаля. Повсюду продолжалась охота на скрывавшихся агнцев, и мне было опасно лишний раз появляться на улицах Самшира.

– Что ты затеял? – настороженно спросил Арктур.

– Месть, – спокойно ответил я и изложил свою идею. Но Арктур только жалобно рассмеялся и сказал:

– Чудак. С помощью трех ведер орехов можно отравить разве что муху.

Я внимательно проверил расчеты, формулу за формулой. Все было верно. Я показал их Арктуру, и он меланхолично кивнул. Вскоре он выполнил мою просьбу, а также достал у знакомого химика немного реактивов в пробирках, три мензурки, перегонный аппарат, дробилку, защитные очки и два военных респиратора.

Затем я пропустил орехи через дробилку, переложил получившуюся кашицу в огромную бутыль для перегонки, залил чистейшим спиртом и установил снизу горелку, а через два часа получил литр мутной жидкости, из которой с помощью реактивов добыл драгоценную толику опасной кислоты, объемом около чайной ложки. Но и этого хватило с лихвой – в заветной пробирке плескалась сама Смерть.

Проблема была с моими глазами, которые просто скандировали всем вокруг, что я агнец. Арктур придумал простое решение. Он принес две маленькие емкости, в которых хранились цветные контактные линзы Ионы, бледно-голубого цвета. На острове уже неделю была запрещена продажа подобной продукции. Я долго не решался надеть их, но мне все-таки хватило духу, и я сказал вслух: «Это все ради тебя». Линзы прильнули к глазным яблокам, и тогда я убедился, что абсолютно ничем не отличаюсь от любого представителя высших классов.

Везение было на моей стороне, так как наутро, точно в мою дату Х, на площади Науки открывался торжественный праздник, посвященный юбилею А1, и я был уверен, что это знаменательное событие встретят криками тысячи людей. И самое главное, что на площади соберутся высшие классы, в том числе и «боги Олимпа» – господа и долгожители. А это был шанс один на миллион.

Я побрился, надел чистую выглаженную одежду и направился к месту празднества, где уже с вечера полным ходом шли приготовления к грядущему великолепию. Под сенью раскидистых буков стоял бирюзовый шатер, мягко качавшийся в ладонях ветра. Тогда я использовал все свое красноречие, чтобы уговорить хозяйку цирка взять меня в ассистенты мастера воздушных шаров. Это была решительная, немного циничная женщина с властным взглядом и постоянной одышкой. Она невозмутимым голосом спросила меня, справлюсь ли я с возложенными на меня обязанностями, и мой горящий предвкушением взгляд убедил ее.

Ночью пришла бессонница. Я зажег свечу, сел за стол и достал листок бумаги с пастелью. Мне захотелось написать Иону. И скоро руки мои запачкались мелками, бледными, нежными, оставляющими чуткий след на бумаге. Таким и должен был получиться ее портрет. Возникло удивительное чувство, точно она позирует мне вживую.

Я настолько увлекся процессом, что забылся, утонул в теплых головокружительных грезах, в воспоминаниях об Ионе, а в одно мгновение ощутил ее присутствие в комнате: будто она сидела рядом, положив голову мне на плечо. Но когда я очнулся и впился глазами в рисунок, я увидел, что это вовсе не портрет Ионы, что от него на бумаге остались лишь легкие наметки ее миндалевидных глаз, и это был далеко не он, а полностью непонятные мне математические знаки, сложнейшие вычисления и немыслимые закорючки.

Листок был сплошь исписан интегралами. Я в ужасе скомкал его, бросил в угол и задул свечу. Прошло больше часа. Я ворочался с боку на бок, но так и не смог уйти в царство сна. Лишь путался в тягучих нотах Сонаты смерти, в липкой паутине мыслей, ложных и обманчивых.

Я ужасался: до чего же может дойти человек, если его загнали в угол, если ему искалечили жизнь. Где же предел его нравственных возможностей? Где живет та самая сокровенная совесть? Не она ли заставляет нас сострадать по ближнему, спасать утопающего, плакать над могилой матери, отдавать детям самое лучшее? И не она ли толкает нас на преступление, если оно совершается во имя этих ценностей? Ради них можно забрести в такие дебри, в такой дремучий лес, откуда уже никогда не выбраться.

«Завтра моя дата Х», – подумал я. Ровно в 17.22. Как я умру? Может, сам же и задохнусь от испарений цианида. Или беспомощно вскину руками и осяду на мостовой. Может, попаду под «Аэромобиль». Или еще проще: нарвусь на пулю полицейского. Но я был в непостижимой уверенности, что все получится, что я успею претворить свой замысел в жизнь. От волнения часто-часто трепыхалось сердце; я решил думать только о хорошем и снова стал вспоминать мою Иону. Она была рядом – я это знал. И на мгновение мне почудилось, будто по комнате пролетел робкий ангел.

Я уже спал и видел себя на берегу Великого озера. Дул едва заметный ветерок, было свежо и тихо. Чайки молчали, солнце уже спряталось за линию горизонта. Наступали сумерки. Вдруг над кромкой горизонта появилось едва уловимое, призрачное свечение. Это казалось чем-то невероятным. Словно мое безумное желание воплотилось в реальность. Что это было? Метаморфоза разума или злая шутка подсознания? Я не верил в сон. Мне казалось, что я спасся, спасся только благодаря надежде, исцелившей разложение моей гибнущей души.

Во все стороны заструились потоки ласкового сиреневого света, и скоро все небо стало этого нежного оттенка. Похожее на шаровую молнию, свечение медленно двигалось в мою сторону.

Я был столь восприимчив, столь погасшим было мое сердце, что единственная мысль, которая у меня тогда возникла, – это мысль о благодарении за чудо.

Происходило нечто неслыханное. Прекраснейшее событие во Вселенной. По свечению проскользнула легкая волна, свет задрожал в робком биении, и вдруг лучи его стали яркие, нестерпимо яркие. Но мне не хотелось отводить глаз. Неужели с неба спускается ангел, чтобы спасти меня?

Свечение достигло побережья и остановилось над пустынным полем. Когда оно замерло в нескольких метрах над землей, сиреневый ореол стал меркнуть и плавно погас, точно солнце, спрятавшееся за горизонт. И тогда я увидел ее .

Это была Иона. Я видел, как осторожно она спустилась на землю, как шла, словно парила, по траве, и лепестки ромашек облепляли ее босые ножки. Окутанная сверкающей белизной платья, она казалась сотканной из чего-то прозрачного и светлого. Как ангел, заглянувший ко мне в гости.

Так я стал свидетелем благословенного чуда.

Иона была прекрасна и свежа, точно после морского купания. Ее платье мелко трепетало от ветра. Она остановилась в нескольких шагах, и я оторопело смотрел на нее.

– Вы знали, что «Фарфалла» со староитальянского переводится как «бабочка»? – спросила она.