Светлана Пономарева - Город без войны

Сашка аккуратно перешагнул круг, стараясь ничего не задеть и не нарушить.

– Командор…

– Наконец-то ты пришёл, – сказал Шиз, не поворачиваясь. – Я хотел кое-что показать тебе. Подойди.

Сашка приблизился к Шизу и опасливо посмотрел на него. Лицо Витьки было худым, в темноте похожим на череп с пустыми чёрными глазницами. К тому же влетающий в окно дождь, казалось, абсолютно его не задевает. Шиз сидел ровно, вглядываясь вдаль.

– Отсюда очень хорошо виден мир, – сказал командор чуть слышно. – Погляди сам, это важно.

Сашка выглянул в окно. В сумерках можно было рассмотреть несколько соседних этажек да трубы расположенного неподалёку завода. Сашка пожал плечами.

– Ничего не понял, – кивнул Шиз. – Это не удивительно. Ты никогда не смотрел на мир раньше. Даже в полглаза. А зря. Мы с тобой в редком месте. Тут легко достичь просветления. В городе нигде, а здесь – где угодно. Человек тут становится свободным от всей дурной морали. А истинно свободный человек чем-то сродни Богу. Ты знаешь, что есть Бог?

Сашка помотал головой.

– Немногие уже помнят это слово. Это беда, но сейчас я говорю не о том. Мне жаль тебя. Ты не понимаешь, что делаешь. Ты делаешь что-то не ради своей души, а потому, что так получилось. Ты не духовен…

Шиз замолчал, как будто потерял всякий интерес к разговору. Сашка стоял рядом и не знал, как быть: можно уже уйти или нет. Командор был явно сумасшедший, и поэтому, как вести себя с ним, Сашка не знал.

– Ты хотел уйти отсюда? Хотел в центр? – вдруг спросил Шиз. – Зря. Этим ничего не изменишь. От себя не уйдёшь. А кто ты есть, ты понял вчера и сегодня. Тобой управляет чёрный разум.

– Никто мной не управляет, – отмахнулся Сашка. – А уйти я и, правда, хотел, и ушёл бы, если бы было можно…

– А зачем?

– Там город, – немного подумав, сказал Сашка. – Там мама. И дома там целые.

– Дома, – Шиз не то хрюкнул, не то усмехнулся. – Дома – это мир? Так разве? Ну, ты и глупый! Развалины – чушь. Мир – это души! Когда крошится камень – это ерунда. Когда крошатся души – это конец. Хорошо, если ты это поймёшь…

Сашка молчал. Никогда не доводилось ему слушать таких версий о существовании мира.

– Иди, – наконец, разрешил Шиз. – Ты несёшь беду. Себе и другим. Ты здесь навечно. Но я буду молиться за тебя…

Ночью, ворочаясь в холодной комнате, Сашка вспоминал слова Шиза. Он не хотел их вспоминать. Но они то ли во сне, то ли наяву всплывали и навязчиво лезли в голову: «Ты здесь навечно», «Ты несёшь беду», «Мир – это души». И сам Витька как будто стоял рядом и улыбался своей странной улыбкой. Это было страшно, и, как только в комнате начало светлеть, Сашка уселся на Кешин топчан, похлопал соседа по плечу и спросил:

– Слушай, а почему Воронцов – командор? Он же больной на голову, мало ли…

– Командор он по блату, – сонно отозвался Кеша, – у него какой-то родственник – начальник. Да он и сам с образованием: два года на философа учился в университете.

– Так чего его сюда-то принесло? – ещё больше удивился Сашка.

– С больных мозгов, чего ещё! И вообще, сдался он тебе среди ночи, старикашка наш…

– Старикашка?

– Ну да! Тут до восемнадцати редко доживают, – уже спокойнее объяснил Кеша. – Олег дотянул, потому что умный, а Шиз – по­тому что дурак. Не соображать ничего – оно легче. И это, если ты так уж замёрз, ложись вот рядом. Подрыхнем ещё, а потом пойдём тебе тряпки покупать, а то проснусь как-нибудь, а вместо тебя твой застывший труп. Знаешь, как противно рядом с трупаком спать!

К падальщикам за Сашкой и Кешей увязался Хнык – замурзанный пацан, живший в одной комнате с Олегом. Он хотел выменять себе перо­чинный ножик и тёплые носки. Для обмена Хнык припас чекушку самогона, которую спёр у какой-то бабульки на окраинном рынке.

Днём северный ветер разогнал тучи, и температура упала ниже нуля. Ребята ёжились, дышали на руки, стараясь хоть как-то согреться. Кеша беспрестанно болтал. Все истории, которые он рассказывал, были о различных происшествиях в соседних этажках и варьировались от трагичных до скабрезных. Хнык шёл молча. Высказался он только один раз, заискивающе, заглядывая Сашке в лицо своими жёлтыми в редкую тёмную крапинку глазами. Ещё в первый день Сашка решил, что Хныковы глаза напоминают слитый чай. Сейчас он подумал, что взгляд у Хныка какой-то щенячий.

– Классно ты, Саша, стреляешь, – сказал Хнык. – Из пистолета и в лоб сразу. Так не все могут. Я бы испугался…

– Ну, – вмешался Кеша, – это оттого, что он в Корпусе учился. А это место крутое, там и стрелять научат и драться…

– Я тоже драться учился, ещё когда маленький был, – обрадовался новому повороту разговора Хнык. – У меня дядька был, его, как меня, Костей звали, так он классно дрался. Он меня научил всяким приё­мам.

– Не свисти, – усмехнулся Кеша, – у тебя один приём: как бить тебя, так ноешь: «Пожа­лейте сироту». Ты, Сашка, не поверишь, он один раз тётку какую-то обокрал почти в центре, его мужики поймали. Только отпинать – а он как разнылся, так эта дура его сама отпустила, да ещё и жрачки дала на дорогу.

– Она меня усыновить хотела, – Хнык мечтательно вздохнул. – Но без документов труд­но.

– Тебя – усыновить?! – Кеша остановился и громко рассмеялся. – Ой, я умираю! Сыночек Хнык! Мамина курочка!

– Ну и не верьте! – не обиделся Хнык. – Мне и здесь хорошо. Так я и пошёлк этой тёт­ке! Да в центре одни придурки живут!

Магазинчик падальщиков располагался в подвале одной из целых пятиэтажек. Пятиэтажка была обитаема, окна проклеены белой бумагой или плотно зашторены, на одном из балконов сушились вещи. На длинном флагштоке перед домом трепыхался красный флаг, на самой пятиэтажке было смонтировано несколько рекламных слоганов, а так же указания на то, кто является хозяином дома. Подход к магазину был укреплен и огорожен так, что даже знавший толк в обороне Сашка открыл рот от удив­ления: у входа в подъезд пятачок расчистили от хлама, обложили по пери­метру мешками с песком, из окна над подъездной дверью торчало дуло пулемёта. Наверняка кто-то дежурил и на крыше. У самого входа стояли парни в камуфляже с красными повязками, по виду запросто ломавшие чужие шеи одним взглядом.

– Боюсь я их, – тихо заскулил Хнык. – Как иду, так боюсь. Они сильно крутые.

«Крутые» быстро обыскали идущего впереди Кешу, затем ощупали Сашку и, наконец, мелко дрожащего Хныка. Только после этого парни смогли спуститься в подвал. Хорошо ос­вещённое и протопленное помещение от стены до стены было заставлено всевозможными ящиками, короб­ками и мешками. Посреди этого великолепия сидели на корточках два падальщика в дорогих кожаных куртках и курили. Сашка отметил, что сигареты не местные и дым от них идёт не противный.