Эмил Манов - Избранное

Должно быть, в своих расчетах мы допустили какую-то ошибку, и я признался в этом капитану Лемюэлю, но он только улыбнулся и сказал, что птица — живое существо. Кроме того, он закрыл ставни окошка, потому что мы уже летели в разреженной атмосфере и начали задыхаться.

— Ничего, — произнес мистер Лемюэль. — В конце концов Рух устанет и где-нибудь сядет. Или выронит нас.

Успокоенные подобным образом, мы с Линой сели обедать, и капитан охотно присоединился к нам. Мои часы показывали 13.05. Потом мы легли спать, убаюканные мечтой о приземлении и недостатком кислорода.

На следующий день мы проснулись около полудня. Погода была ясной и солнечной, следовательно очень подходящей для навигационных измерений. Капитан Лемюэль воспользовался этим, чтобы определить наше местонахождение. С помощью компаса, моих часов и своего старинного секстанта он установил, что наши координаты 53° северной широты и 31° западной долготы. Секунды нас не интересовали, поскольку Рух преодолевала их двумя-тремя взмахами крыльев. Направление нашего полета было ост-норд-ост.

Было ясно, что мы проспали американский материк и приближаемся к воздушному пространству Европы. Мистер Лемюэль был необычайно взволнован. Он просто бегал по нашему ящику, наталкиваясь на гамаки.

Вскоре в синеве Атлантики показались очертания Британских островов. Как ни ругая их капитан за свою долгую-предолгую жизнь, сейчас он кинулся к системе управления, но тут же вспомнил, что она не действует. Мы все трое высунулись из окна, надеясь разглядеть что-нибудь в Великобритании, но почувствовали лишь запах дыма из труб и сигар.

Немного погодя мы уже неслись над европейским материком. К сожалению, взглянуть на Болгарию нам не удалось, потому что Рух отклонилась на юг. Мы пролетели над итальянским сапогом и над восточной частью. Средиземного моря. Кипр кипел. Над Мальтой колыхался разорванный ветрами британский флаг. Море между архипелагами кишело авианосцами и атомными подводными лодками, и мы поразились, как эти морские суда избегают столкновений и катастроф.

Вскоре показалась желтеющая суша Ближнего Востока. Мы снова попытались направить полет Рух к Земле, но тут же более чем вовремя отказались от этого: внизу во всех направлениях летали ракеты — не увеселительные, естественно, и пески пустыни поднимались к небу с такой силой, что мы боялись, как бы они нас не засыпали. Мистер Лемюэль, со своим примитивным складом ума человека восемнадцатого века, испугался. Но я его успокоил, объяснив, что просто израильтяне заняты урегулированием своих добрососедских отношений.

Потом мы пролетели над нефтяным Кувейтом и над Ираном, единственными довольными собой странами мира, миновали Хайдарабад, откуда над Индией поднимался мусульманский дымок, мельком глянули на Индокитай, пускавший в небо умиротворенные облака тротила и пороха, и оказались над прекрасными островами Индонезии. Архипелаг, освободившийся наконец от голландских империалистов, расцвел на воле, получив благодаря своим родным полковникам и генералам удобрения из трех миллионов трупов. Особенно выделялись своей тропической зеленью острова Ява и Суматра. Мистер Лемюэль, восхищенный их видом, спросил у меня, как индонезийцы добились такой красоты, и я объяснил, что, в сущности, эта красота обязана главным образом китайским дождям в этом районе.

Мы снова мчались над бескрайними синими водами Тихого океана. Птица Рух неслась вперед как сумасшедшая. Над нами пролетали попискивающие спутники, созданные, к нашей непомерной гордости, человеком, а под нами летали самолеты и плавали корабли. Но какая нам от этого была польза?

Мы решили скоротать время и попросили мистера Лемюэля рассказать нам какую-нибудь интересную историю из его жизни. Он сначала заупрямился, сославшись на свои книги, где он все уже рассказал с начала и до конца. Но я заметил, что все мы люди и что наверняка он что-нибудь да пропустил. Он кивнул и засмеялся.

— О май френд, не думаете же вы, что в Англии доброй королевы Анны легко было писать книги? Достаточно было послушать тех придворных скотов!.. Они держались и говорили так, словно никогда не испражнялись… Икскьюз ми, мадам.

Лина, к ее чести, поспешила заметить, что испражняться дело естественное, предопределенное самой природой. Капитан рассмеялся и стал припоминать некоторые подробности своих путешествий, что доставило нам истинное удовольствие.

Так, например, мы узнали, что король Лилипутии был покрыт струпьями и соплив, но капитан Лемюэль не стал рассказывать об этом своим читателям, чтобы они не подумали ничего подобного о своем короле. По тем же причинам он воздержался от более подробного описания того, с каким ужасом, смешанным с любопытством, придворные лилипутки и королева встретили его благородные усилия потушить пожар в королевских покоях; в сущности, эти дамы были потрясены не столько пожаром, сколько средством, которым Лемюэль воспользовался, чтобы его погасить… Икскьюз ми, мадам!

Храбрый капитан, чтобы его не обвинили в безнравственности, был вынужден умолчать и о некоторых событиях в Бробдингнеге, героем которых был он сам. Он и словом не упомянул о том, что великанша того фермера, который нашел его на своем поле, первой попыталась с ним переспать. Эта грубая селянка едва не раздавила его в своих объятиях, но он сумел проползти между ее пальцами и отсиживался в старом башмаке до возвращения ее мужа… Не меньший интерес проявили к нему фрейлины Ее Бробдингнегского Величества. Если охранявшей его Глюмдальклич приходилось ненадолго отлучиться, они бесцеремонно вытаскивали его из ящика-домика, пытались раздеть и отнимали одна у другой. С самой влиятельной из них он в конце концов вынужден был переспать, потому что она пригрозила ему, что навлечет на него гнев короля. А в Бробдингнеге это было столь же ужасно, как и во всем остальном мире.

— Но каким образом? — спросила страшно заинтересованная Лина. — Вы с фрейлиной были такими разными… В смысле размеров.

— О мадам, позвольте мне избежать объяснений. Я лишь признаюсь вам, что имел у великанш необыкновенный успех, — скромно сказал мистер Лемюэль. — Молодость, молодость, триста тысяч чертей! Когда однажды муж фрейлины слишком рано вернулся домой и едва не застал меня на брачном ложе, она очень испугалась и в суматохе запихнула меня…

— Куда? — спросила Лина с искрящимися глазами.

— В ухо. Потом с большим трудом извлекла меня оттуда. Но скажите, как я мог об этом писать? И так читательницы мистера Ричардсона падали в обморок еще до того, как брали мою книгу в руки.

Он не описал и некоторые случаи, происшедшие с ним в Стране уининимов. Например, при встрече с первым уининимом капитан принял его за обычную лошадь и попытался сесть на него верхом. Но уининим сильно взбрыкнул, и капитан Лемюэль, упав на камни, здорово ушибся. Об этом мистер Лемюэль умолчал из патриотических чувств: боялся бросить тень на способности англичан к верховой езде, поскольку сам был англичанином. И так далее.