Эмил Манов - Избранное

Да, но некоторые особенности их быта и способов размножения повергли меня в недоумение: они, например, питались травой и зерновым фуражом, ржали и фыркали, но не были настоящими лошадьми; умели брыкаться и лягаться, но отличались в известной степени и от ослов, мастерски ползали на животе, но было бы преувеличением причислить их к пресмыкающимся; сносно рычали и кусались, но внешне не походили ни на обезьян, ни на тигров; воровали, убивали, замышляли войны, клеветали и доносили, беспорядочно совокуплялись, совершали всякие свинские поступки и обладали членораздельной речью, но все же не были людьми… Как я ни комбинировал их признаки, не получалось прямого родства ни с одним из известных видов животных.

Одно было несомненно: они являлись в целом интеллектуальными существами, наделенными разумом, так как строили дома, имели высокоразвитую технику и почти идеальное государство. Тем не менее это не давало мне достаточных оснований, чтобы отнести их к потомкам хомо сапиенс.

Я был весьма озадачен, но не терял надежды с помощью дополнительных наблюдений в будущем найти более точный ответ и, может быть, сделать открытие, которое прославило бы наш научно-исследовательский институт и порадовало его директора.

Что же касается Лины, колени и локти ее быстро зажили, и она в новом своем обличье уибробки чувствовала себя превосходно.

Автор и его жена оставляют Лаггнегг и по пути в Уиброб-сити посещают Западную резервацию. Там они вступают в соприкосновение с еху, а затем знакомятся с некоторыми сторонами быта и религиозным культом уибробцев. Автор беседует с одним священным уининимом.

В Лаггнегге мы с супругой жили более года, точнее до 15 ноября 1971 года. Этого времени было достаточно, чтобы приспособиться к новым условиям жизни и почувствовать преимущества уибробского подданства. Многие явления, которые человеческое общество считает неестественными и недопустимыми, здесь, благодаря их повседневности и всеобщему применению, начали казаться нам естественными и необходимыми. Так, мы очень скоро стали рассматривать массовые публичные совокупления как обязательную меру для поддержания демографического уровня уибробской нации, а кражи и подкупы — как разумную финансовую политику, романы о Рэде Уининиме теперь казались нам интересным и серьезным чтением, поскольку их не с чем было сравнивать; даже лошадиный запах уибробцев стал нравиться нам больше собственного и так далее.

Мы не могли привыкнуть только к процедуре дойки. Правда, следуя чувству гражданского долга, после каждого посещения пастбища мы регулярно подставляли себя автоматическим доилкам, но старания наши были напрасны — молочные железы отказывались активизироваться. Не давали молока, и только. И хотя мистер Шпик считал, что в самих наших попытках отдать молоко содержится глубокий патриотический смысл, мы с Линой в конце концов должны были исключить себя из общего движения по сдаче молока. Наши уибробские друзья встретили это деликатным, но явно неодобрительным молчанием.

Наша жизнь в Лаггнегге текла спокойно и без осложнений. В этом не было ничего удивительного, поскольку Уибробия — спокойная страна, чуждая каких бы то ни было психических или социальных катаклизмов. Вчерашний день походит там на нынешний, нынешний — как две капли воды на завтрашний. Уибробец спит, работает, ест, посещает уборные. Уибробка регулярно раз в два года рожает и каждый день ходит в гривмахерскую. Каждую неделю в кино показывают новые фильмы, чрезвычайно полезные для здоровья и морали. События культурной жизни исчерпываются какой-либо символической экзекуцией древнего поэта или философа или реальной, но уже кого-либо из современных литераторов, а политическая жизнь — ежедневными бюллетенями о здоровье Их Превосходительств. Даже климат в Уибробии удивительно постоянный и мягкий: температура в тени всегда 26 градусов по Клейтону (соответствует нашему Цельсию), на три солнечных дня приходится один умеренно дождливый, и раз в год для очищения воздуха проносится приличный ураган. О причинах такой климатической стабильности я узнал значительно позже.

Все это время через мистера Шпика я получал от государства ежемесячно как безработный по 20 спруг. Этих средств нам с Линой хватало на корм, одежду и гривмахерскую, но безделье начало мне надоедать. Мистер Шпик посоветовал мне подать прошение о работе в Великую фирму. Мне показалось, что неловко тревожить великих людей по мелочам, и я спросил, нет ли какой-либо более мелкой фирмы. Шпик ответил отрицательно. Раньше существовали три фирмы, но впоследствии, во имя народного блага, договорились между собой и объединились в одну Великую фирму, возглавляемую Их Превосходительствами. Теперь Уибробия в целом, а также и в частностях представляет собой собственность этой фирмы, и уибробцы, все без исключения, где бы они ни жили и какая бы ни была у них профессия, работали на нее. Это наилучшим образом обеспечивало свободу, демократию и единство нации.

— Но если кто-нибудь не хочет работать в Великой фирме? — спросил я.

— Не хочет, пусть не работает, — ответил мистер Шпик.

— А где же он тогда будет работать?

— Нигде.

— А что он будет есть?

— Это его дело.

Я поспешил подать прошение в один из филиалов Великой фирмы, указав свою профессию и трудовой стаж. Через три месяца я получил ответ, что такой профессии в Уибробии не существует. Только тогда я вспомнил, что в Лаггнегге нет зоологического сада, а дикие животные водятся только в Западной резервации и в охотничьих парках Грейтполисменов, но те, что в парках, нуждаются скорее в дрессировщиках, чем в зоологах. В крайнем случае я мог бы переквалифицироваться в зоотехника, но, к несчастью, в Уибробии нет домашних животных, если не считать кошек и так называемых универзоо — помеси, полученной от скрещивания верблюда, осла, черного буйвола и уибробского тапира, и используемой больше для забавы детей, чем для хозяйственных нужд. Что же касается лошадей или уининимов, как предпочитают называть их уибробцы, о них заботятся врачи, а не ветеринары, поскольку они не считаются животными.

Пока я раздумывал, какую же новую профессию мне выбрать, проблема разрешилась сама собой. Нам с Линой улыбнулось счастье.

Однажды, когда мы вернулись с файф-о-клока, состоявшегося на близлежащем граси-сквере, Нэг и Броб, наши хозяева, встретили нас глубоким поклоном и необычайно подобострастными улыбками. Зная, что Броб и Нэг представляют приятное исключение среди уибробцев и любят шутить, я ответил еще более глубоким поклоном. Но на этот раз они сохранили и далее свое благоговейное поведение, и Броб протянул конверт, адресованный мне лично. На конверте был отпечатан герб Уибробии. Я хотел было разорвать конверт, но Броб в ужасе остановил меня, а Нэг сбегала за серебряным кинжалом, предназначенным, как она сказала, для таких конвертов. Уже испытывая трепет, я аккуратно вскрыл конверт, достал из него тонкую золотую пластинку. На пластинке был выгравирован следующий текст: