Эмил Манов - Избранное

Не меньших высот достигла и уибробская культура. В этом отношении Шпик привел несколько убедительных цифр, которые не нуждаются в комментариях. Так, ежегодно на душу населения приходится по 600 книг о Рэде Уининиме и еще столько же философских и научно-популярных книг, по пять кинотеатров, по три театра и по семь библиотек; в армейских научных институтах работает четверть миллиарда ученых-оружейников; фермеров-изобретателей свыше семидесяти миллионов; академиков-солдат, то есть молодых уибробцев, вышедших из рядового состава армии, свыше пяти миллионов и т. д.

В этом месте беседы я позволил себе спросить Шпика, чем является уибробская статистика — наукой или искусством, а он, неизвестно почему, обиделся. Тогда я, чтобы сгладить неприятное впечатление, произведенное моим вопросом, и развеселить его, рассказал анекдот о том нашем земляке, который еще во время османского владычества отправился в Стамбул, чтобы пожаловаться на местного судью. Судья отказался выдать ему какую-то бумагу, поскольку он по ошибке попал в список умерших. «Но, эфенди, я жив, стою перед тобой», — недоумевал человек. «А ты видишь здесь свое имя?» — показал судья на список. «Вижу, но и себя вижу…» Судья погладил бороду и задумался. «Ничем не могу тебе помочь, — сказал он наконец, — иди к султану и спроси, жив ты или нет». Набросил человек на плечи домотканую одежонку и отправился к султану правду искать. А султан был мудрым человеком. Вместо того чтобы отрубить побеспокоившему его посетителю голову, он рассмеялся и вздохнул: «Ох, уж эта райя! [27] В Османской империи так называли бесправное немусульманское население. Сколько веков правим ею и учим уму-разуму, а ей все чего-то надо… Ты, непутевый, вместо того чтобы поле пахать, отправился по свету попусту время тратить. А вернешься, с тебя и десятину, и барщину, и дишхак [28] Налог, который османцы взимали с кормивших их христиан за, так сказать, «амортизацию» зубов. потребуют, откуда ты их возьмешь, коли ты время на поиски правды извел? Что, дурачина, тебе своих забот не хватает? А теперь выслушай и запомни: что сказал тебе судья, это правда, что сказал я — сказал Аллах». Понял человек, вернулся в село и повинился перед судьей. «Прав ты, эфенди, не живой я». «Как ни крути — обрадовался судья, — а я прав — сказал, что нет тебя в живых, а ты — йок! Дуралей ты, дуралей, иди теперь домой и вели жене, чтоб испекла сладкую баницу, дело-то и уладим. Догадался бы раньше позвать меня, и в Стамбул не надо было бы ходить».

Шпик вежливо улыбнулся, но ничего в анекдоте не понял, потому что уибробцы не изучают тюркологию.

Между тем Шпик направил наш вездеходный лимузин к Западной резервации. Он полагал, что, если мы не заглянем туда и не увидим пресловутых еху, у нас никогда не будет полного представления об Уибробии. Мы с Линой уже наслышались об этих интересных животных и с радостью приняли его предложение.

Мы пролетали над уибробскими равнинами. Под нами колыхались на ветру нивы и луга. На них паслись небольшие стада уибробцев и универзоо. Универзоо, растревоженные тенью нашего вездехода, поднимали к небу рогатые верблюжьи головы с хоботками тапиров и размахивали ослиными хвостами, а их черная буйволиная шерсть блестела на солнце. Маленькие уибробята ездили на них верхом или кормили их шоколадом. Кое-где видны были и лошади, но они держались от остальных травоядных в стороне.

Вскоре вдали показалось несколько белоснежных горных вершин, а затем и сами горы Западной резервации. Шпик направил вездеход к их подножью. Там среди густой тропической и субтропической растительности открывались живописные полянки, испещренные цветами и папоротником. Шпик долго кружил над полянками, пока не выбрал одну из них и не остановил вездеход в ста метрах над нею.

Выбор Шпика был не случаен, и мы смогли наблюдать любопытное зрелище. Внизу в траве двигались какие-то странные животные. Одни бегали туда-сюда и суетились без какой-либо видимой цели, другие, наклонившись к убитому зверю, отрывали передними лапами кусочки мяса и набивали ими рты, третьи просто висели на ветвях деревьев, кричали изо всех сил и кидали друг в друга отломанные ветки. С поляны доносилась невыносимая вонь, и нам пришлось прикрыть носы носовыми платками.

Все-таки мой долг зоолога заставил меня высунуться из окна вездехода, и я смог как следует рассмотреть животных. Тела их были голыми, покрытыми бледно-желтой кожей. Хвостов у них не было, не было и грив, и они стояли вертикально на своих задних ногах, а передними вершили безобразия, о которых я говорил. Самки были ниже самцов, с более гладкой кожей и на голове у них росли длинные волосы, но лица были без волос, в то время как у самцов волосы были короче, но зато у многих виднелись бороды. Кроме того, волосяной покров у самцов был и на груди, а у некоторых и на спине, и это делало их еще более безобразными. И самцы и самки имели на передних и задних лапах по пять пальцев с крепкими, острыми ногтями — это позволяло им ползать и скакать по деревьям с ловкостью обезьян.

— Еху, — произнес за моей спиной мистер Шпик.

Я вздрогнул. Значит, вот они какие. Я вспомнил, как нас с Линой несколько раз принимали за представителей этих отвратительных существ, и по спине у меня поползли мурашки. Страшное подозрение, а может быть, и прозрение, заставило меня еще внимательнее всмотреться в животных, и, признаюсь, я был очень смущен. В ту же минуту на поляне случилось нечто, усилившее мое смущение.

Из леса выбежал самец. Он, запыхавшись, остановился и с криком дикой радости поднял правую руку вверх. На ладони его сверкало несколько блестящих камушков.

Тут же все стадо сгрудилось вокруг него, и наступила тишина. Животные, уставившись на блестящие камушки, не произносили ни звука. Одни тяжело дышали, и из их ртов текла отвратительная слюна. Другие начали скулить от зависти, третьи, избавившись от гипноза, уже тянули к камушкам лапы. Только теперь их обладатель в испуге огляделся, сжал ладонь и спрятал руку за спину. Но было поздно. Стадо с дружным ревом набросилось на него. В одно мгновение счастливец был повален, затоптан и почти растерзан. И так как камушки разлетелись и упали в траву и все бросились их подбирать, началась всеобщая свалка… Господи! Никогда я не видел таких алчных, свирепых и подлых животных. Они царапались длинными грязными ногтями, кусались, рвали друг друга огромными клыками, подкрадывались и наносили удары по затылку, выражая свое бешенство рычанием и пронзительным воем. В слепой ярости некоторые забывали даже, за что дерутся и где их враг, и били сами себя, рвали на себе волосы и расцарапывали кожу.

Вскоре большинство еху были ранены и залиты кровью, а кое-кто лежал на земле почти без признаков жизни. Те, кто успел схватить какой-нибудь камушек, сбились в плотную кучку спинами друг к другу и грозно рычали, потому что их уже окружали остальные. И кто знает, не завершилось ли бы все это взаимным истреблением, если бы из леса не показался еще один еху.