Дмитрий Федотов - Маяки [Сборник]

На следующий же день в доме появился саркофаг.

— И совершенно не страшно, — бормотал довольный, улыбающийся доктор, легко сдвинув массивную крышку и осторожно укладывая Игоря в мягкое светящееся и тихо жужжащее нутро. — Правда?

Игорь испуганно вцепился слабыми пальцами в руку доктора. Он бы закричал, но воздуха не хватало даже на дыхание.

— Что, малыш? — склонился к нему дядя Дима.

— Саркофаг — это чтобы умирать? — с усилием спросил Игорь.

— Господи, что сделали с ребенком! Нет, это чтобы оживать, — почему-то сердито ответил доктор. — Засыпай и думай о чем-нибудь хорошем. Я бы пожелал тебе интересных снов, но твой папа велел эту функцию отключить. Я ему еще скажу за это отдельное спасибо. Будет тепло и темно, но ты не бойся. Просто спи, понял?

— Как царевна?

— Какая царевна?

— Которая в печальной тьме, — зевнул Игорь. Жужжание и мягкое покачивание саркофага убаюкивало, стоило к нему прислушаться — и стало совсем не страшно, а просто сонно. Он почувствовал что-то знакомое — то ли из снов, то ли из детства, то ли из сказки… — Ее королевич должен разбудить, чтобы она совсем не умерла…

— Я тебя разбужу вместо королевича, — пообещал доктор. — Королевичи сейчас раздолбаи, лентяи и непунктуальные…

На двенадцатый день рождения Аш-о-Эх приготовил своему другу подарок.

Непривычно серьезный и торжественный, он отвел Игоря в свой поселок, за всю дорогу так и не произнеся ни слова, — только покачивал головой и прикладывал к губам палец в ответ на все вопросы.

Подарок, видно, ждал Игоря в хижине Киты. Кита, третья, младшая жена Ашо-о-Этта, отца Аш-о-Эха, сама выглядела немногим старше мальчиков. Смешливая и легконогая, она не любила ни плести циновки, ни вышивать салфетки, как старшие жены. Кита иногда ныряла с мальчиками за ракушками и лазила по деревьям, но в основном проводила время за рисованием сказочных картинок на соломенных салфетках. Еще у нее, как оказалось, был секрет.

— Покажи, — строго велел Аш-о-Эх, после того как втолкнул внутрь хижины Игоря и опустил за ним занавеску. — Покажи ему.

— Я ничего такого не хотела, — почему-то жалобно пролепетала Кита, умоляюще глядя на мальчиков круглыми испуганными глазами, в которых блестели слезы. — Вы ведь никому не расскажете?

— Что? — удивился Игорь.

— Она нарушила запрет, — объяснил Аш-о-Эх. — Обещание, которое мы все дали твоему папе, чтобы жить здесь.

— Какое обещание?

— Покажи ему, — повторил Аш-о-Эх. — Тогда мы не расскажем. Да?

Игорь растерянно принял из горячей дрожащей руки Киты маленькую ракушку.

— Что это?

— Надень на ухо, — сказал Аш-о-Эх. — Это саркофаг.

— Что? Как?

— Это кусок саркофага, — поправила его Кита. — Тот кусок, которого у вашего не хватает. Тот, который запретил твой папа. Сейчас все по-другому, не так, как раньше. Твой папа, наверное, об этом не знает. Сейчас он может быть очень маленький. И если ненадолго, его хватает. Надолго нельзя, можно умереть.

Игорь удивленно разглядывал маленькую безобидную ракушку на своей ладони.

— Не бойся, — сказала Кита, — просто приложи его к уху.

Гибкое прохладное щупальце тронуло кожу и скользнуло в ухо. Игорь было дернулся — сорвать ожившую странную ракушку, но в этот же миг на него обрушился свет и гром.

Музыка. Торжественный гул барабанов, вой труб, перестук трещоток. Пламя алого бархата под ногами, трепет разноцветных шелков и белоснежных перьев. Черные лица, склоняющиеся перед ним с улыбками и почтением. Бархат щекочет босые ступни, на узком черном запястье — его, Игоря, запястье — тяжесть драгоценного, мерцающего звездами, браслета.

Теплая рука прикасается к тонким, черным, наманикюренным пальчикам Игоря:

— Прошу, ваше величество…

Он заорал и попятился, чувствуя, как комкается под ногами бархатный ковер и больно вцепляются в ладонь чужие пальцы, пытаясь удержать падение…

…И открыл глаза, стукнувшись затылком о циновку на полу хижины Киты.

— Ты бы ему рассказал, — упрекнула Кита.

— Всегда лучше смотреть, — пожал плечами Аш-о-Эх.

— Что это было?! — тяжело дыша, спросил Игорь.

— Я ничего такого не хотела. — Кита взяла обратно свою ракушку, сжала в руке. — Ничего. Я только хотела побыть королевой. Самую капельку. — Она всхлипнула и показала эту невидимую капельку кончиками своих тонких черных пальцев, жалобно глядя на Игоря.

И тут он вспомнил, что говорила Роза, рассказывая девушкам на кухне про свой Древний Рим: «Каждой женщине хочется стать королевой. Хотя бы на часок, хотя бы одолжить чужую корону и чужое королевство, раз нет своего. Но редко кто думает, чем потом придется за этот долг платить…»

— А почему им не хочется? — спросил Игорь, кивнув на занавеску у выхода, подразумевая старших жен Ашо-о-Этта. — И почему Розе не хочется быть королевой?

— Розе? — удивленно переспросила Кита. Подумала, покрутив в тонких пальцах свою ракушку. Нахмурилась, вздохнула. И сказала непонятно: — Может, она и так королева?

Игорь сначала недоверчиво хмыкнул. Королева булочек и оладий! Ха! А потом вспомнил, какая Роза на своей кухне. Ловкая, быстрая и величественная. Все тарелки, ложки и кастрюли ее слушаются, никогда не вывернутся из рук, как у других девушек или у самого Игоря. А тесто? Что было, когда София взялась напечь блинов, заменяя Розу? Горький дым, горелые вязкие лепешки. София потом громко ругалась на дурацкие устаревшие сковородки и баюкала обожженную руку. Роза, вернувшись, за полчаса навела на разоренной кухне порядок, утешила Софию и напекла чудесных, пышных и ароматных оладушек с яблоками. А еще Мартин. Он иногда смотрит на Розу так, как будто она и в самом деле королева. Может быть, уже одного этого достаточно для доказательства, даже не говоря про булочки и оладьи?

— Ты не знаешь главного, — сказал Аш-о-Эх. — Твоя мама не умерла. Твоя мама — королева. Где-то там. Кита ее видела, да?

— Да, — быстро закивала Кита. — Видела. Быть королевой — очень дорого, Игор. Я купила один час и теперь могу его жить тридцать раз. А потом надо опять платить, чтобы его жить. Но я могу купить дешевле час придворной дамы в другой стране, где другая королева. А дешевле всего случайный час — тогда я попаду в чей-нибудь мир неизвестно кем. Может, чьей-то рабыней, или воином, или служанкой или даже собакой. И в один случайный час я видела твою маму, Игор. Она — королева в очень богатой стране. И она там постоянная королева. Много лет. Это значит, она уже много лет лежит где-то в саркофаге. Но она там не мертвая. Понимаешь?

— Где? Где это?

— Никто не знает, — покачал головой Аш-о-Эх, — но я пойду с тобой ее искать.

— Почему?

— Что — почему, Игор?

— Почему ты пойдешь со мной?