Нил Шустерман - Жнец [litres]

– Все горит, – промычал он, и пересоленный суп пролился мимо его губ.

– Пока горит, – сказал Вольта с искренним сочувствием, – но вскоре пройдет, и ты будешь более приспособлен к этому.

– Как к этому вообще можно приспособиться? – спросил Роуэн, ужаснувшись тому, насколько изуродованными скатываются слова с его губ – словно у него не рот, а дыхательное отверстие кита.

Вольта протянул к его рту очередную ложку супа.

– Пройдет шесть месяцев, – сказал он, – и ты увидишь, что я прав.

Роуэн был искренне благодарен Вольте за то, что тот, единственный из всех, навещал его.

– Можешь звать меня Алессандро.

– Это твое настоящее имя?

– Ты идиот. Это первое имя Вольты.

Роуэн подумал, что это – наивысшая степень близости в сообществе жнецов.

– Спасибо, Алессандро, – сказал он.

Вечером второго дня, когда Роуэн пребывал в полузабытьи, в его комнату вошла девочка – та самая, о которой говорил Годдард. Что-то очень важное. Ключ к будущему. Как там ее зовут? Эми? Эмми? Нет – Эсме.

– Мне очень жаль, что они так сделали, – сказала она сквозь слезы, – но тебе станет лучше.

Конечно, станет. Выбора-то у него не было. Это в Эпоху Смертных был выбор – либо выздороветь, либо умереть. Сейчас альтернативы нет.

– Почему ты здесь? – спросил он.

– Посмотреть, как ты.

– Нет. Я имею в виду – здесь, в этом месте.

Прежде чем ответить, девочка миг-другой колебалась. Потом посмотрела в сторону.

– Жнец Годдард и его друзья пришли в торговый центр рядом с местом, где я жила. Всех, кто был там в продуктовом дворике, они лишили жизни, кроме меня. А мне он велел пойти с ним. Я так и сделала.

Ее рассказ ничего не объяснял, но это было единственное объяснение, которое она могла предложить. Из того, что Роуэн увидел и понял, у этой девочки в поместье не было иных дел, кроме как просто находиться здесь. И тем не менее, Годдард пообещал суровое наказание любому, кто будет к ней плохо относиться. Ее ничем не беспокоили и позволяли делать все, что захочет. Это была самая большая из тайн, существовавших в мире Годдарда.

– Я думаю, ты будешь лучшим жнецом, чем все остальные, – сказала Эсме, но не дала этому никаких объяснений. Возможно, это было просто чувство, но это чувство, как подумал Роуэн, ее обмануло.

– Я не буду жнецом, – сказал он, и Эсме стала первым человеком, кому он об этом поведал.

– Будешь, если захочешь, – сказала девочка. – И я думаю, ты захочешь.

И оставила его переживать боль и думать о предстоящем.

Только на третий день в комнате Роуэна появился жнец Годдард.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

Роуэну захотелось плюнуть на него, но он знал, что это будет слишком больно и приведет к повторному избиению.

– А как вы думаете? – ответил Роуэн вопросом на вопрос.

Годдард сел на край кровати и изучающе посмотрел Роуэну в лицо.

– Иди, взгляни на себя, – сказал он, помог юноше выбраться из постели и подвел к гардеробу, на передней стенке которого располагалось зеркало в человеческий рост.

Роуэн едва себя узнал. Лицо его распухло и было похоже на тыкву. Багровые синяки, растекшиеся по лицу и телу, отливали всеми цветами спектра.

– Здесь начинается твоя жизнь, – сказал Годдард. – Ты видишь, как в тебе умирает подросток и рождается мужчина.

– Все это чушь, – проговорил Роуэн, нимало не заботясь об эффекте, который произведут его слова.

Годдард лишь приподнял бровь.

– Возможно, – сказал он. – Но ты не станешь отрицать, что это – поворотный пункт в твоей жизни, а каждый поворотный пункт должен быть отмечен событием – событием, которое выжжет на тебе клеймо на всю жизнь.

Итак, на нем поставили клеймо. Хотя Роуэн и подозревал, что это лишь начало более серьезного испытания – огнем.

– Весь мир хочет стать такими, как мы, – сказал Годдард. – Делать то, что делаем мы, брать то, что мы берем – и без всякого сожаления, без всяких последствий. Они бы похитили у нас наши мантии и носили бы их, если бы могли. Тебе выпала возможность обрести величие, превосходящее величие королей, а потому ты обязан пройти тот ритуал посвящения, что я для тебя приготовил.

Стоя перед Роуэном, Годдард еще несколько мгновений изучал его. Затем достал из кармана тюнер.

– Руки вперед, ноги расставить! – приказал он.

Глубоко вздохнув, Роуэн повиновался. Годдард провел тюнером вдоль его тела. Вновь закололо в конечностях, но, когда Годдард опустил тюнер, Роуэн не почувствовал ни тепла истечения опиатов, ни смягчения боли.

– Все еще болит, – сказал он.

– Конечно, болит, – отозвался Годдард. – Я активировал только восстанавливающие наночастицы, но не болеутоляющие. К утру ты будешь совершенно здоров и сможешь начать тренировки. Но с этого момента ты всегда будешь испытывать боль – так же, как люди Века Смертных.

– Но почему? – спросил Роуэн. – Кто в здравом рассудке захочет терпеть ее?

– Здравый рассудок переоценивают, – сказал Годдард. – Я бы предпочел иметь ясный рассудок, а не здравый.

В делах, касающихся смерти, у нас, жнецов, нет соперников. Если не иметь в виду огонь. Огонь убивает так же быстро и надежно, как лезвие жнеца. Это пугает, но одновременно есть нечто утешающее в том факте, что существует что-то, неподвластное контролю «Гипероблака». Ни один восстановительный центр не способен обратить вспять разрушения, причиненные огнем. Если гусь зажарен, то он зажарен навсегда.

Смерть от огня – единственная оставленная нам форма естественной смерти. Хотя и крайне редкая. «Гипероблако» следит за каждым очагом на планете, излучающим тепло, и борьба с огнем начинается еще до того, как кто-нибудь из людей учует дым. В каждом доме, в каждом офисе есть системы противопожарной безопасности с множеством дублирующих подсистем – на всякий случай. Самые радикальные из тоновиков пытались сжигать своих умерших, чтобы сделать их смерть необратимой, но медицинские дроны успевали перехватывать их.

Разве это плохо, что все мы застрахованы от ужаса ада? Если, конечно, ужас ада заключается только в огне.

Дни Ситры были наполнены тренировками и «жатвой», «жатвой» и тренировками.

Ежедневно она сопровождала жнеца Кюри в поездки по городам, выбранным совершенно произвольно. Она наблюдала, как жнец медленно брела по улицам, торговым рядам и паркам, напоминая львицу в поисках доступной добычи. Ситра научилась видеть в людях признаки «застоя», как когда-то назвала это состояние жнец Кюри, но все-таки не была уверена в том, что эти люди вполне готовы к «жатве». Ведь и сама Ситра не раз в своей прошлой жизни испытывала это состояние усталости, отрешенности от всего мира. Если б жнец Кюри встретилась ей тогда, она что, лишила бы Ситру жизни?