Кристина Далчер - Голос

– Ладно, я пойду в дом, а вы, если хотите, оставайтесь, – говорю я и спешу удрать от них, на ходу вытирая мокрые щеки тыльными сторонами обеих рук. Ссадину на левой щеке от слез здорово пощипывает, хотя уже не так сильно: Лин здорово над ней поработала, наложив новую повязку. Но жжет все-таки прилично.

Лоренцо сидит на заднем бампере пикапа и смотрит вдаль, на дорогу: ждет.

– Ну, что скажешь? – спрашивает он, когда я к нему присоединяюсь.

– Я не смогу поехать без детей.

– По считает, что тебе в любом случае придется это сделать. Даже если… – он умолкает, словно ему не хочется произносить имя моего мужа, – даже если у Патрика все получится. Все равно за один день никаких особых перемен не произойдет. А имена наши им известны. И у них есть наши фотографии. Так что нам нужно поскорее из этой страны убираться.

– А где, между прочим, сам По? – спрашиваю я, меняя тему. Про себя я уже все решила – мне нужны шесть паспортов, а не один.

– Он уехал вместе с твоим мужем, – говорит Лоренцо. И вдруг резко вскидывает голову и вскакивает. – Помяни дьявола…

Прямо на нас мчится машина Патрика, похожая на сбежавшую электричку. Резко затормозив и подняв целую тучу пыли, она останавливается рядом с пикапом. Водительская дверца распахивается, и оттуда выскакивает По.

А вот пассажирская дверца почему-то остается закрытой.

– Где Патрик? – спрашиваю я. – Где он, черт побери?

В ответ По начинает орать на Лоренцо. Но я, как ни странно, понимаю лишь каждое второе слово: Поезжай. Лин. Прекрати. Кровотечение. Пытался. Помочь. Нет. Времени.

Мой мозг сам заполняет пробелы в этом странном тексте, и я рывком открываю заднюю дверцу, с силой стукнув ею по боковине пикапа. Но и этот удар я слышу как-то неясно, потому что внутри меня – один сплошной вопль, долгий прощальный вопль, который все-таки вырывается наружу и тут же резко смолкает, превращается в ничто.

– Что с ним случилось? – спрашиваю я, хотя спрашивать уже совсем необязательно.

Я планировала похоронить Патрика тихо и незаметно, но сейчас, оглядывая толпу женщин и мужчин, собравшихся на маленькой ферме Дэла, я понимаю, что это была тщетная затея. Пришли даже те, о ком я думала, что им все равно, в том числе Оливия и Эван Кинг. И Джулия, конечно, тоже пришла. Когда они со Стивеном осторожно разговаривают друг с другом, то вид у них, как у перепуганных насмерть детей, и мне кажется, что именно такими они сейчас себя и чувствуют. С Западного побережья приехали несколько наших старых друзей – ехать пришлось на машинах, поскольку воздушное сообщение временно прекращено.

Страна пребывает в состоянии хаотичного перехода в некое иное состояние. И все это благодаря Патрику.

Во многих отношениях моя любовь к нему по-прежнему жива. Во многих отношениях мне очень жаль, что его больше нет.

Радиостанции и телевидение в первые дни помалкивали, а газеты публиковали только то, что и так уже было всем известно. Вашингтон, округ Колумбия, заперт наглухо, крепче банковского хранилища. Ураган всеобщего ужаса, может, уже и пролетел, но всем ясно, что буря еще до конца не утихла. И все понимают, что до спокойной безопасной жизни пока далеко.

Дэл и Шэрон, впрочем, уже решили остаться; Джеки тоже остается с ними на ферме и намерена помогать силам сопротивления очищать страну от всякого мусора и заниматься ее восстановлением.

– Я тоже останусь, – говорю я ей после похорон Патрика. – Я хочу здесь остаться.

Она обращается со мной все так же сурово и неласково, как и в те времена, когда мы обе были молодыми и глупыми. Или, точнее, когда я была глупой. Теперь я уверена, что Джеки вряд ли когда-либо была такой же глупой, как я.

– Нет, тебе нужно уехать, – возражает Джеки. – И немедленно, черт побери! – А когда я пытаюсь протестовать, она кладет руку на мой живот и мягко, но решительно говорит: – Ты же сама понимаешь, что это необходимо, Джини.

Джеки, разумеется, права. Кое в чем она всегда права. Она крепко меня обнимает – господи, какими же худыми и жилистыми стали от тяжелой работы ее руки! – и в этом объятии я чувствую все сразу: благодарность, гордость, прощение. И то, что никакого пузыря она больше вокруг меня не видит.

– Поезжай, девочка. Твой мужчина ждет, – говорит она и размыкает объятия.

Мой мужчина.

Кажется, рановато мне думать сейчас о Лоренцо как о моем мужчине, как о моем любимом мужчине. Но я чувствую его руку у себя на пояснице, когда он ведет меня к фермерскому дому. Это такой простой и естественный жест, но в нем столько всего! И душа моя разрывается – одна ее часть стремится назад, к тому холмику свежей земли, под которым покоится Патрик. Но я не бегу назад. Я остаюсь с Лоренцо. А затем собираю детей и говорю им, чтобы они начинали паковать вещи, потому что мы уезжаем.

Возможно, впрочем, что некая часть моей души так навсегда и останется здесь, на этой ферме. Чтобы Патрик без меня не скучал.

Крис По только головой покачал в ответ на мои расспросы о том, что же все-таки случилось там, в самом сердце города. Но я настаивала. Приятно все-таки снова иметь возможность на чем-то настаивать, даже если ответ, на котором я настаивала, выслушать оказалось нелегко.

Жизнь вечно подбрасывает нам всякие мелкие неожиданности. Хотя то, что Морган ЛеБрон, эта бездарь, этот жалкий мерзавец, которого я собственными руками «оприходовала» всего несколько дней назад, послужил причиной смерти Патрика, вызвало у меня куда меньшее удивление, чем могло бы.

– Меня внутри не было, – рассказывал По, внимательно изучая какой-то комок глины, прилипший к ботинку. – И мистер… и Патрик… и он выбежал из боковой двери, точно дикий вепрь, почуявший свежую кровь… – Он умолк, и я кивнула, давая ему понять, что все в порядке и надо продолжать. – Да. – По с яростью растоптал этот несчастный комок глины, так что от него осталась только горстка пыли. – Он все кричал: «Закрыть доступ в здание! Закрыть немедленно!» и еще что-то насчет записей, оставшихся у Моргана. Ну, их-то там точно не было, уж я-то знаю. – Он растоптал еще один ком глины, но уже левым ботинком. – А потом я услышал выстрелы. Вы же знаете, что на крыше Белого дома всегда торчат эти парни? Те самые, которых никто никогда не видит?

– Знаю.

– Ну вот. Думаю, это они стреляли. Не знаю, что еще вам рассказать, доктор Макклеллан…

– Джин, – сказала я и взяла его за руку. – Джин – так меня и зовите.

Он кивнул и повернулся, намереваясь уйти – понурившись, засунув сжатые кулаки в карманы, – потом оглянулся и вдруг прибавил:

– Знаете, Джин, я вам еще одну вещь скажу. Когда их пуля настигла вашего мужа и он упал, то, клянусь вам, на лице его была улыбка.

– Спасибо, – сказала я. – А больше мне ничего знать и не нужно.