Александр Колупаев - Завещание великого шамана. Книга 2

Шут оказался возле Алексея:

— Позволь напомнить высоко благородному дворянину и министру блистательного короля Ксанда о своем обещании быть на чаепитии у моей матушки!

— А я, в свою очередь, хочу напомнить тонкому ценителю поэзии и блистательному знатоку юмора, что он обещал мне сказать не только свое имя, но и имя своего не менее славного отца, — Алексей с почтительностью, не свойственной дворянину, склонился к придворному шуту.

Среди сановников пробежал легкий гул возмущенных голосов. Шута в королевстве не любили, и попасть на его острый язык, почти всегда означало сыскать королевскую немилость. Неизвестно, как удалось этому, уже немолодому, сорокалетнему мужчине уцелеть после шести покушений? Но он всегда находил не только отравителей, подсыпавших ему в чашу с вином яд, но и тех, кто из-за угла пускал в его спину тяжелую стрелу. А после того как наемный убийца, вознамерившийся с легкостью сорвать немалый куш, напал на него со шпагой, этот, казалось бы, медлительный увалень, вдруг, стремительно отскочив к стене, выхватил клинок, спрятанный в посохе, и легко разоружил нападавшего.

Да что там разоружил! Двумя точными ударами проткнул ему руку и ногу и под страхом смерти выведал имя заказчика. Напрасно наемник облегченно вздохнул, когда шут, примирительно улыбнувшись, уже было отошел от него, резкий разворот — и острый, как бритва, клинок разрубил его шею почти до позвоночника. А шут спокойно вытер лезвие клинка о тело поверженного врага и, пряча разящую сталь в посох, произнес:

— Не ты меня, так я тебя! — это был лозунг тайного клана особых жрецов и, упаси создатель, упоминать его имя! Даже имени своих злейших врагов Орден не хочет оставлять на земле!

Я краем зрения уловил, как шут, ещё раз почтительно поклонившись Алексею, поправил рукой свой колпак. И сановитый дворянин, по-моему, главный почтмейстер королевства, зачем-то отряхнул лацкан своего сюртука. Этот тайный знак, словно птичка, выпорхнувшая из клетки, мигом облетел начавший пустеть тронный зал.

Зря я тогда не придал ему значения!

Королевские повара старались не напрасно, столы ломились от холодных закусок, холмов мясных деликатесов, обилия дичи и рыб немыслимых размеров, отлично выдержанных в белом вине и прекрасно прожаренных на углях старых яблонь.

Мы расположились за отдельным столом, установленным на возвышении. Король Унерланд, с явным вожделением взглянув на Гейю, вознамерился было посадить её слева от себя, как гласил протокол, но, наткнувшись на её взгляд, а более того на резкий рывок за рукав своего ослепительного белого камзола, перевел недоуменный взгляд на свою супругу.

Бедная королева! Она окончательно была унижена, растоптана и раздавлена!

Нет, её пышное тело не пострадало, а вот душа….

Ослепительная Гейя, в удивительной красоты короне и ожерелье, все это неслыханной по местным меркам стоимости, вот что прямо таки сводило королеву с ума! Какой тут протокол?!

Так и сели — я, по правую руку короля, рядом Гейя, а слева от его величества — королева, мечущая громы и молнии за свою нищету и нелепый наряд.

Громкий голос мажордома заставил всех смолкнуть:

— Их высокопреосвященство монсеньор Фаран и епископы синода Ордена Святителей!

В зал, неторопливой и степенной походкой, один за другим, вошли шестеро монахов. Все в одинаковой, темно-коричневой одежде, с нахлобученными на головы капюшонами. Я не сразу признал председателя синода Фарана. Он шел третьим, сказывалась давняя привычка не подставлять себя под удар наемного убийцы. Только золотой треугольник, с тремя рубинами по краям, выдавали главу могущественного Ордена.

В полной тишине процессия проследовала к королевскому столу и там, построившись в шеренгу, монахи дружно откинули капюшоны.

— Будь славен и могуществен, король Унерланд! И тебе, король Ксанд — слава!

Монсеньор, несколько раз взмахнул своим знаком в воздухе, как бы отгоняя злых духов от знатных особ, и, развернувшись, направился к одиноко стоящему столу.

Едва все сели и еще не совсем угомонились, как нестройный шум голосов прервали резкие удары в пол. Это появившийся мажордом ударами своего полого посоха призвал всех к тишине. За последним ударом, в трапезный зал вошли музыканты и певцы, взмах палочки — и они запели гимн королю. Все сановитые гости разом вскочили с мест, прижали правую руку к сердцу, громко, дружно, и нестройно, стали подпевать им.

Король Унерланд, развалясь в кресле, застланном пушистой шкурой, надменным взглядом обводил всех присутствующих — а вдруг кто не славит его!

Запнулся взглядом за спокойно сидевшего с краю Алексея, согласно протоколу он сидел слева от главного министра, перевел взгляд на меня и, скользнув равнодушно по Гейе, сделал легкий знак куда-то позади себя. Где-то там, в тайной комнате, человечек торопливо задергал пером по бумаге: девушка, за королевским столом, сидит и не поет гимн славы!

Да за одно такое преступление положена лютая смерть в кипятке! А за четыре?!

Серенький человечек нервно поерзал на стуле и на всякий случай отметил — человек в одежде дворянина, сидящий с краю стола, также трижды приступил закон.

Но тут гимн закончился, и у чиновника появилась новая обязанность: слушать и записывать все, что говорят гости.

— Благородный брат мой, — Унерланд склонился ко мне, — а в твоей стране есть гимн в твою честь?

— В моей стране не принято чествовать короля! Я могу спокойно идти по улице, и никому даже в голову не придет петь мне гимн или отбивать поклоны! У нас принято чествовать короля по величине его знаний и заботе о подданных!

— Какое вопиющие отсутствие нравов! Так у вас нет никакого государства?! Государство — это когда наверху господин! И притом — только один! Государство — это владыка! Это он раздает и посты и регалии! Это он карает и милует! Вот какая у вас самая высокая кара? Какой лютой смерти боятся ваши подданные?!

— У нас нет смертной казни…, — я повернулся к резко откинувшемуся королю, тот от изумления на мгновении потерял дар речи.

Мажордом восприняв это как знак к началу обеда, резко ударил посохом по плитам пола.

Слаженности действий прислуживающих нам лакеев могли бы позавидовать военные.

Высокие и узкие горлышки кувшинов просунулись из-за наших спин, и вино осторожно пролилось в бокалы. Король Унерланд встал:

— За процветание и благополучие дома моего брата — короля Ксанда! — он перехватил бокал двумя руками за тонкое дно и поднял его над головой.

Дружный хор голосов прозвучал ему в ответ.

Все встали и выпили вино. Признаюсь, оно было весьма неплохим.

— А у вас, благородный брат мой, — король, не особенно церемонясь, схватил правой рукой поджаренную перепелку и, звучно чавкая, обратился ко мне, — могут ли делать такие великолепные вина?